В заколдованном лесу

...Они были здесь, все трое, застывшие и как бы положенные на сиденья кое-как» Три тела, которые я плохо различал, но которые я узнал как-то инстинктивно. Луч луны коснулся бакенбард барона, а светлые пряди Клер сияли в темноте почти фосфоресцирующим отблеском. Потеряв голову, я пробормотал тихим голосом:

— Прошу вас извинить меня.

Но я уже знал, что никто мне не ответит. За спиной у меня хлопнули ворота, и подбежал кучер. Я хотел было принять оборонительную позу, потеряв все свое хладнокровие, однако у слуги не было никаких дурных намерений. Он сделал мне знак рукой, чтобы я не производил ни малейшего шума. Да и сам он шел теперь, приглушая шум своих шагов. Подойдя ко мне, он приложил палец к губам, а затем настежь раскрыл дверцу кареты.

— Быстро садитесь, — молвил он мне. — И ни звука! Я пытался на ощупь сориентироваться в темноте, натыкаясь на тела, а затем упал на сиденье подле Клер. Вытянув руку, я почувствовал ледяную кожу ее руки. У меня вырвался крик ужаса, не получивший, однако, никакого отголоска. Карета по-прежнему катилась, сильно раскачиваясь и скрипя всеми своими перегруженными рессорами, причем каждый наклон сопровождался невероятными шатаниями сидящих передо мной силуэтов. Я задыхался. Легкий запах забытого в застоялой воде букета забил мое обоняние. Где-то мне уже приходилось вдыхать подобный запах... Это был запах погребальных комнат и ночных бдений у гроба матери. Более сильный толчок перевернул тело барона и отбросил его на меня, с отвратительной фамильярностью он надавил на мое плечо. Я высвободился и с воплем ударил кулаком по перегородке кареты. Антуан подстегнул лошадь — колеса запрыгали по кочкам, а в моей голове отдавался нарастающий шум. Заблокированная дверца кареты уже не открывалась. Я видел перед собой лишь мертвенно-бледные лица, которые, похоже, оживились каким-то до неистовства пугающим меня бешенством. Лунный свет по очереди скользил по ним, показывая их рты с поблескивающими зубами.

В последний раз призвав к себе Клер, я лишился чувств...

Почему же смерть не приняла меня в этот момент в свое лоно? Она бы помогла мне избежать множества испытаний — ведь самое страшное было мне уготовано позже. И оно не замедлило обрушиться на меня.

Когда я раскрыл глаза, было темно. Я лежал в огромной кровати и, повернув голову, заметил слева от себя деревенский шкаф, а справа — комод с зеркалом. У моего изголовья в медном подсвечнике горела свеча. Вокруг царило молчание. Где я нахожусь? В гостинице? Но почему тогда меня не отнесли в мою комнату? Внезапно я вспомнил то, что со мной произошло, и я, убитый этим воспоминанием, повернулся на бок. И чуть было вторично не потерял сознание. Я становился сумасшедшим или же оказался жертвой какого-то ужасного кошмара... Клер!.. Клер!.. Даже в бреду я произносил ее имя. И вдруг какая-то тень пересекла комнату и подошла ко мне. Свет свечи позолотил ее светлые волосы и зажег две сверкающие точки ее зрачков.

— Я здесь, — прошептал призрак. — Спите. Отдыхайте.

Нежная и мягкая рука опустилась на мой лоб и вытерла пот, выступивший у меня на висках.

— Клер!.. Вы ли это? Девушка улыбнулась.

— Конечно, Орельен. Это я... Я вас больше не покину...

— А где ваши родители?

— Они продолжают путешествие.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно уверена.

— А они не... больны?

— Больны?.. А почему они должны быть больны? В изнеможении я закрыл глаза.

— А я? — спросил я. — Я болен?

— Вы переутомлены, — пробормотала Клер. — Не говорите больше, спите. — И она оставила свою руку в моей руке, а я погрузился в черную бездну.

Кем бы ты ни был, читатель, я не желаю больше ни злоупотреблять твоим вниманием, ни вызывать жалость обстоятельным рассказом о своих злоключениях. Я лишь желал точно передать основные моменты моей исповеди, которая покажется тебе невероятной, но которая тем не менее полностью правдива. Все, о чем я рассказал, мне довелось пережить, и под подобными жестокими ударами не устоял бы никто. Но будь столь любезен выслушать меня еще немного — ведь я рассказал пока что не все. Мне осталось рассказать самое печальное и самое худшее, и я чувствую, что, по мере того как я приступаю к заключительной части своего рассказа, силы начинают покидать меня.