В заколдованном лесу

— Почему?

— Это секрет.

— Уверяю вас, что я его раскрою.

— А я умоляю вас забыть меня.

— Ни за что!

Это были последние слова, которыми мы обменялись. Сильно взволнованный, я сел в кабриолет, и мы уехали из замка. В голове моей уже крутилась тысяча смелых планов. Я был готов, в случае надобности, выкрасть Клер. Я поклялся, что она будет принадлежать лишь мне и никому другому. Мое возбуждение в конце концов привлекло внимание нотариуса.

— Я вижу, господин граф, что вы испытываете то же впечатление, что и я... Странная семья, не правда ли?

— Да, странная.

— Я бы даже сказал: вызывающая беспокойство, — уточнил этот славный малый. — В их жилище царит... не знаю, как поточнее передать словами мое впечатление, — какая-то угнетающая вас атмосфера... Эти люди, похоже, живут иначе, чем мы с вами. Однако нельзя сказать, чтобы они были таинственными, нет... Должен даже признать, что барон весьма недурно разбирается в юриспруденции... Однако я бы все же не хотел пребывать в замке вместе с ними... Возможно, это смешно...

— Вовсе нет. Я полностью разделяю ваше чувство... Была ли у вас возможность общаться с предыдущими владельцами замка Мюзияк, с этими Мерленом и де Дерфом?

— Нет. Никогда.

— Вы говорили, что один из них сошел с ума?

— Совершенно верно, господин граф. А другой покончил с собой.

Какое-то время метр Меньян пребывал в задумчивости, несомненно, размышляя над моими вопросами, а затем продолжил:

— Меня удивляет другое. Я ожидал встретить серьезный отпор, однако, когда Эрбо узнал, что вы намерены тут же расплатиться наличными, он немедленно уступил. Полагаю, что он спешит избавиться от замка.

Нотариус был несколько обижен тем, что ему не пришлось прибегнуть ко всевозможным юридическим уловкам. Я же решил не рассказывать ему то, что я видел накануне, так как был почти уверен, что Эрбо явились жертвами какого-то загадочного колдовства. А слова барона о склепе лишь подтверждали мое предположение. Разумеется, это не помогло мне проникнуть в тайну, оставшуюся для меня непостижимой. Вместе с тем я догадывался, что она как-то косвенно была связана с трагической судьбой тех, кто первыми завладели замком. Странное поведение Эрбо только укрепило мою уверенность в том, что я видел, и в том, что я не был подвержен галлюцинациям. Но тогда!.. Я опасался, что вновь приду к умозаключениям, которые поставят под угрозу мой рассудок. В итоге я решил раскрыть все свои затруднения духовнику, когда у меня будет на это время.

Между тем мы приехали в поселок, и нотариус, видя мое уныние, и, возможно, догадываясь — ведь он был человеком на редкость проницательным — о пагубной страсти, которую я питал к дочери барона, весьма любезно пригласил меня на обед. Я с радостью принял приглашение, опасаясь остаться наедине со своими душевными муками. Рассказывать, каким был обед и как прошел остаток дня, было бы пустой тратой времени. Нотариус поставил меня в известность о придуманных им путях укрепления моего состояния. Вежливо внимая ему, я не переставал думать о владельцах замка, готовящихся к отъезду. Разумеется, через некоторое время я мог бы тоже поехать в Ренн и попросить у барона руки его дочери. Покидая Мюзияк, Клер не была потеряна для меня навсегда. Вместе с тем я испытывал глубокое беспокойство. Какое-то смутное предчувствие предупреждало меня, что я не должен дать ей уехать, и, по мере того как солнце опускалось к горизонту, тревога моя становилась все невыносимее. Я удалился, будучи не в силах выносить дальше вид подобных себе людей. Теперь я остро нуждался в одиночестве.

Выйдя из поселка, я направился к ландам, и величественный вид заходящего солнца, пурпурно-перламутрового цвета, еще больше возбудил мою любовь. Мои глаза наполнились горькими слезами. Я брел наугад, молча призывая себе на помощь небо и чувствуя себя еще более заброшенным, нежели скорбная душа. Сумерки вскоре окутали цветущие травы пепельным светом, а я так и не пришел ни к какому решению. Временами идея с женитьбой казалась чудовищной, и я прекрасно осознавал, что посельчане будут показывать на меня пальцами. Вдруг я так сильно пожелал этого союза, что даже почувствовал, как сердце перестало биться, и я зашатался, словно дуб под ударами топора. Над верхушками деревьев появилось огромное и красное ночное светило, похожее на ту древнюю луну, что вела друидов¹ к месту их жертвоприношений. Я же, словно неприкаянная тень, подсознательно направлялся к воротам замка. Я узнал дорогу, когда под моими ногами заскрипели камешки. Итак, я вернулся на место нашей первой встречи, я все еще ждал свою любимую в тот момент, когда она садилась в ландо, готовясь навсегда покинуть эти места! Полностью предавшись своему отчаянию и почти что сраженный болью, я побрел к воротам замка. Уцепившись за решетку, словно узник, в последний раз наблюдающий из своей камеры дневной свет, я обратил свой умирающий взор к этим высоким стенам, за которыми в течение многих лет она, наверное, заочно любила меня, не зная даже моего имени. А теперь... О жестокий Бог! Едва наши руки успели соединиться, как мы тут же оказались разлученными. Просто и трогательно вплетая язвительные насмешки в мольбы, я поднял свои глаза к небу.

Луна бросала серебряные отблески на наклонные крыши, и постепенно я обнаружил, что двор пустынен. Вдруг я ясно услышал скрип едущей кареты. Она огибала северную часть замка, посему я должен был вскоре увидеть ее. Шаги лошади, четко ступавшей по твердой земле, отдавались эхом, и, охваченный каким-то суеверным страхом, я отступил к самой стене. Колеса ландо вскоре заскрипели во дворе, и оно возникло из темноты, столь же фантастичное в этом едва освещенном пространстве, что и накануне, там, в глубине парка. Лошадь выдыхала пары, и сдержанное ржание вырывалось из ее горла с неровным шумом. Щелкали поводья. Цилиндр кучера, похожий на какой-то воинственный шлем, зловеще блестел. Карета, с поднятым и тщательно закрытым верхом, двигалась с какой-то холодной и смутно угрожающей величественностью, бросая перед собой бесформенную тень, лежащую огромным полумесяцем на чудовищно вытянутых ушах лошади. Выехав, Антуан — я сразу же узнал его худощавый силуэт — соскочил с козел и вернулся назад, чтобы закрыть тяжелые железные ворота арки. Я четко видел окно ландо, отражающее часть усыпанного звездами неба. Что же делали Эрбо за этим окном? Курил ли барон сигару? Не наклонилась ли баронесса, чтобы в последний раз посмотреть на проданное ими владение? А Клер? Думала ли она обо мне в этот момент?

Ворота сопротивлялись, и их петли отчаянно скрипели. Я не в силах был больше сдерживаться. К черту приличия! Пусть говорят обо мне все что угодно, но я все же коснусь напоследок руки своей любимой! И на цыпочках я побежал, перешел через дорогу и, взявшись за ручку, приоткрыл дверцу.