Десять застойных лет я был тем, кого так страстно обличают сегодня, — «комсомольским аппаратчиком», одним из «винтиков» административно-командного механизма. Тогда, в апреле 1970 года, когда из комитета комсомола политехнического института меня выдвинули на работу в Ульяновский обком ВЛКСМ, я не мог предположить, что через пятнадцать лет автоматически буду зачислен временем в так называемую бюрократию, а на XX съезде комсомола о нас скажут приговорной строкой: «Ничто не нанесло большего ущерба авторитету комсомола, чем перерождение части комсомольских кадров». Велик соблазн ухватиться за спасительное «часть кадров», уговорить себя, что это про других, что сам-то ты устоял...

А начинались семидесятые на ноте искренне высокой и торжественной. Страна отмечала 100-летие со дня рождения В. И. Ленина. Лейтмотивом праздничной атмосферы была мысль о торжестве ленинских идей. Для большинства из моего поколения это воспринималось без всякой натяжки. Короткий, очищающий всплеск общественной активности 60-х годов дал свои оптимистические результаты. В Ульяновске за пять лет создали ленинскую мемориальную зону. Город молодел — сносились последние бараки, на их месте вставали микрорайоны высотных многоэтажек, строились новые фабрики и заводы. В соседних областях набирали полную мощь автомобильные гиганты. И везде слышался звонкий голос комсомола. На Всесоюзные стройки каждый год отправлялись ударные отряды. Их провожали митингами, красным вокзальным кумачом, песнями. Печать оповещала нас о новых победах и настойчиво внушала мысль о том, что все достигнутое связано с именем «выдающегося деятеля современной эпохи Л. И. Брежнева...».

Когда-то К. Маркс весьма тонко подметил одну особенность: исторические события и личности повторяются: «первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса». Так и произошло. Если живущие в тридцатые — сороковые в массе своей искренно верили, что именно Сталин своей мудростью обеспечил строительство социализма (и эта вера стала личной трагедией миллионов), то в семидесятые вряд ли кто-либо, обладая просто здравым смыслом, продолжал верить в «сверхпрозорливую мудрость» Л. И. Брежнева. Да и как в это можно было поверить, если в повседневной жизни миллионы людей видели вокруг себя то, что противоестественно духу социализма, — коррупцию, протекционизм, пьянство, халтуру? И все это под туманной завесой изощренной социальной демагогии.

Вера рушилась. Считать, что в атмосфере безверия только усилиями комсомола можно было защитить социалистические идеалы в сознании молодых, — наивно. Но тогда ни я, ни большинство моих коллег так не считали. Мы еще верили, что ведем молодежь за собой. С трудом, но обеспечивали приток пополнения в комсомол, упорно вели каждодневную заведомо проигранную «войну» с тысячами выбывших и не ставших на учет; выполнялись проценты охваченных, включенных, участвующих... Вот это «с трудом» и становилось самым сильнодействующим лекарством, помогавшим прозрению.

Умеющий и желающий видеть и слышать невольно задумывался о происходящем. Но начиная мыслить критически, ответов чаще всего не находил. Объективно мы и не могли найти эти ответы. Собственных знаний не хватало, теория не спешила срывать покровы с «тайн» внутрисоюзных, политико-правовых, идеологических изъянов комсомола. Ну, а у старших товарищей, наставников из партийных комитетов не было возможности заниматься молодежью. Три года я избирался кандидатом в члены бюро Ульяновского обкома КПСС и видел, как сложно было сводить концы с концами в разрушавшемся экономическом механизме. Хозяйственные вопросы «выжимали» всю энергию. А на пленумах, активах, семинарах нескончаемо обсуждались задачи, «вытекающие» из книг, речей, выступлений Л. И. Брежнева...» Так что в своем осознании кризиса комсомольские работники остались наедине с собой.

Свое избрание в комсомольские органы я воспринимал как доверие партии. Перед пленумами райкома, обкома ВЛКСМ со мной беседовали партийные работники, они же потом и предлагали мою (единственную) кандидатуру на выборах. К тридцати годам я уже прочно усвоил, что формула «Есть мнение» всесильна. Б. Н. Пастухов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ в те годы, окончательно убедил меня в этом. Перед пленумом обкома он в личной беседе откровенно заявил, что в Секретариате ЦК моя кандидатура на должность первого секретаря обкома ВЛКСМ воспринята без восторга, но после короткой паузы добавил, что мнение Ульяновского обкома партии не будет оспариваться.

Не знаю, почему в ЦК комсомола без особого желания утверждали меня на новую должность, но это в принципе не имело большого значения: решали не там, а здесь, на месте, в аппарате обкома партии. Комсомольское слово и тут было вторичным.

Процедура «собеседования» в те годы относилась к разряду исторически сложившихся неписаных правил. По своей сути, она была «технологическим» моментом партийного руководства комсомола. Каждый год тысячи инженеров, агрономов, учителей становились комсомольскими работниками. Что потом, после комсомольской работы ожидало их? Практика предшественников подсказывала, что подавляющая часть выдвигалась на должности, входящие в номенклатуру партийных органов.

Следовательно, начало и конец комсомольской работы «отмерялись» в партийных комитетах. Конечно, при этом учитывалось, как ты работаешь с молодежью, но фактически решение принимал партийный комитет. Тысячекратные призывы быть ближе к молодежи, жить в ее гуще оказывались бессильными перед очевидной истиной — твое будущее зависит не от мнения комсомольцев, а от партийных руководителей.

В наследство от своих предшественников мы получили негласный закон — табу на обсуждение проблемы партийного руководства комсомолом. Эта тема могла обсуждаться в комсомольской теории только в положительном аспекте, а на практике понималась как возможность просить что-то в партийных органах.

Сегодня кто-то может задать нам вполне резонные вопросы: почему мы не воспользовались своими уставными правами членов партии и не предупредили партию о серьезных бедах комсомола? Почему вместо этого с трибун комсомольских пленумов (от ЦК до райкома) мы бодро произносили слова-заклинания о том, что молодежь, комсомольцы «каждым прожитым днем, каждым ударом сердца...» ответят на заботу партии и выполнят поставленную задачу? Только ли потому, что каждый хотел устроить свою карьеру? Только ли потому, что это хотели услышать отставшие от времени партийные руководители, сидящие в президиуме? Или это было проявлением массового затмения здравого смысла? Ответы на эти вопросы нельзя найти только в анализе событий 70-х годов, они имеют свои корни в далеком прошлом.

Когда я в конце своей комсомольской работы впервые прочитал резолюцию VI съезда РКП(б) «О союзах молодежи», мне стало страшно. «Вмешательство партии в организационное строительство рабочей молодежи не должно носить характера опеки над ней... партия... должна стремиться к тому, чтобы рабочая молодежь создала самостоятельные организации, организационно не подчиненные, а только духовно связанные с партией».

Задолго до нас большевистский принцип в отношениях между партией и комсомолом был предан забвению. О какой организационной самостоятельности ВЛКСМ можно было говорить в наше время, если любой вопрос своей жизни комсомол мог решить только при помощи старших!..

Жизнь постоянно учила комсомольского работника — без парткомов ничего не сделать. Существующая модель административно-командного управления с партийной поддержкой создавала лишь иллюзию воздействия на молодежь. И происходило это не по вине каких-то отдельных комсомольских или партийных руководителей — все это стало следствием несовершенства всей политической системы общественной жизни. Тезис «Комсомол — боевой помощник и резерв партии» стал означать то, что деятельность ВЛКСМ в абсолюте подчинена реализации государственных задач. И только какую-то незначительную часть своей энергии комитеты ВЛКСМ могли направить на решение чисто молодежных проблем, отстаивая и защищая интересы молодежи.

Передо мной десять одинаково оформленных книг с лаконичным названием «Документы ЦК ВЛКСМ». В этих строчках сохранилась наша повседневная работа тех лет. Большинство постановлений начинается со слов: «О роли комсомольских организаций..., о повышении роли, о повышении ответственности...» В чем и за что? В развитии общественного животноводства, в проведении зимовки скота, уборки урожая, в борьбе за режим экономии, в развитии легкой промышленности... Комсомольские организации рассматривались лишь как средство решения хозяйственных задач.

В этих сборниках документов нет постановлений по вопросам жилья молодых рабочих, по социальной помощи молодой семье, по реализации повседневных жизненных интересов молодежи. Почему? Да потому, что к 70-м годам комсомол окончательно «перепутал» цели и средства своей работы. Да, он должен был быть на передовой линии хозяйственного строительства, но не как пожарная команда или бездумный агитатор, знающий единственный лозунг «Давай, давай!» — он должен был заботиться о жизни комсомольцев, строя тем самым фундамент своей воспитательной работы.

Предав же забвению жизненные интересы комсомольцев, комитеты ВЛКСМ не могли опереться на их инициативу и заинтересованность и, чтобы поддержать видимость своей «организационной мощи», вынуждены были взять на вооружение административно-командный механизм управления, защищенный не собственной силой, а политико-правовым авторитетом партии.

После чего был неизбежен и следующий шаг — в формах своей организационной и идеологической работы комсомол начал дублировать партию. Сложилась фактически одинаковая структура первичных организаций и выборных органов, мы стремились не отстать в количестве проведенных бюро, пленумов, собраний (и проводили их в точном подобии с партийными органами). Ну, а так как интеллектуальных сил, жизненного опыта у комсомольских вожаков было меньше, то все это неизбежно превращалось в формальность.

Молодежный союз все дальше и дальше отходил от ленинских заветов о собственном почине, инициативе, самодеятельном характере, о том, что каждое новое поколение будет идти к социализму своим путем.

В семидесятые годы комсомол своих путей не искал. Но многих комсомольских работников подобное развитие очень устраивало. Мысленно связав свою будущую жизнь с номенклатурой партийных органов, они объективно были заинтересованы в переносе методов партийной работы в молодежную организацию: это позволяло им уже здесь приобретать необходимые навыки и качества партийных, хозяйственных руководителей. Пишу «они» и ловлю себя на мысли, что сам был одним из «них», сам плыл по течению и думал: так, наверно, и должно быть...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.