После второго снаряда – брусьев – лидером стала она.
На трибуне сидел Володя Точилин. Внизу, на помосте, фигуры гимнасток казались маленькими, их движения – не настоящими, как во время спектакля, на котором ты случайный зритель. Так бы и чувствовал себя Володя, так он чувствовал всегда во время женских соревнований. Смотрел бы и не смотрел, занятый больше собой, своими мыслями, чем происходящим внизу. То было раньше, сейчас другое. Внизу была Белка.
Бревно выглядело тонким, как лист бумаги, и плавность белкиного шага на нем, внезапные взвивы распластанных в воздухе прыжков, медленная истовость, с которой, поймав ногой деревянный брус, Белка вздымала в стороны руки, – все это словно было связано с Володей невидимой раскаленной проволокой.
Он даже не поворачивал головы, боясь своим движением сбить движение ее, только глазами водил от одного края бревна до другого. Когда Белку шатнуло, у него натянулась кожа на лбу, дернулись уши. Она спрыгнула. Володины соседи, гимнасты, размашисто захлопали, доставляя удовольствие ему, он шевельнул углами губ, дважды неторопливо ударил одной ладонью о другую, встал, пошел вниз. Прямой, с непроницаемым и ироническим лицом, элегантный в замшевой куртке.
По пути прочел оценку на табло. Она была ниже, чем он ожидал, чем хотел для Белки. Он не позволил себе расстроиться: надо понять причину, тогда легче. Если выиграет Белка и выиграет он, Точилин (а он выиграет), значит, Сергей Ильич Столетов утвердит себя в глазах некоторых, которые, очевидно, этого не хотят. Такой фактор необходимо учитывать.
Володя спустился в фойе для публики, где, если его и узнают, по крайней мере никто не подойдет. Здесь было малолюдно, за сплошным стеклом чернел вечер, усеянный дальними огнями, и в стекле он увидел себя, только старше от глубоких теней в глазницах и возле носа.
Володя думал о том, что на несправедливость не надо обижаться. С ней надо воевать. А чтобы воевать, надо стать сильным. Столетов – известный тренер, но он почти беззащитен. Его сила – в других, а они в любой момент могут подвести. Значит, Володин жизненный план должен быть не такой. У него намечен этот план, который еще важнее из-за Белки. Белка тоже беззащитна, не умеет за себя постоять, ее надо за ручку водить, у нее в голове сумбур, идеи – не как прожить, а «я к вам пишу – чего же боле?». Может быть, в этом ее талант. Может быть, потому именно Володе с ней так нежно, что он мужик, а она дитя. Но именно потому он, Владимир Точилин, обязан, во-первых, оставаться чемпионом; во-вторых, попутно с учебой в институте заранее думать о теме диссертации и готовить почву, поскольку кандидатская корочка сделает его будущее положение прочнее и устойчивее; в-третьих, не потеть в тренерском костюме, чтобы тобой командовали и помыкали, а самому командовать и управлять; в-четвертых, изучить какой-нибудь иностранный язык; в-пятых, постараться заставить жену тоже стать кандидатом, хотя ей при ее разбросанности это дастся тяжелее, чем ему, но она умница, а вокруг столько дураков со степенями; в-шестых, седьмых, восьмых, девятых и десятых, если ты в деле, хочешь ему пользы и знаешь, где она, надо, чтобы ты вел, а не тебя вели...
...Улица обрушилась на Белку людьми, машинами, троллейбусами, все это неслось, шуршало, шаркало, мелькало, было стиснуто домами и от стиснутости мелькало чаще, пестря и слепя. Все ее мучило, и в сотнях, кажется, точек ее тела тикали, зудели частые, как озноб, мелкие пульсы.
Она закрыла лицо руками.
– Не могу. Не понимаю, что со мной. Не могу.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.