Такой веселый человек

Ю Полухин| опубликовано в номере №983, май 1968
  • В закладки
  • Вставить в блог

Боцману нельзя лечь на бок, и он иногда храпит, посвистывает, бурлит, словно раскаленный котел перед взрывом. А когда взрыв этот кажется неминуемым, Боцман начинает бредить. Он бригадирил на лесоповале, штабелевал бревна. Там-то и раздробило ему лесиной колено. И теперь он кричит во сне:

— Вира! Вира помалу!.. Ну куда прешь-то? Куда?

От этого храпа и бреда боль принималась плескать волнами.

Вот Анна, так та даже днем, когда никто не спит, делает все тихо, ни на кого не глядя, молча и тихо, чересчур тихо, словно боится, что ее заметят.

И Василий ждал няню, как не ждали первые христиане пришествия мессии.

В свои тридцать лет где он только не побывал! Прошел с геологами пол-Якутии, ловил крабов на Командорах, две навигации проплавал кочегаром, масленщиком на Енисее. Опять Якутия, угольные шахты, алмазные рудники — чего только не видел, сколько людей и людишек повстречал на житейских тропках! Но странно, их лица казались ему зыбкими, тревожными, как лунная полутемь. Все какие-то вопросы без ответов... Ни одного человека, даже женщин, с которыми встречался, он не мог представить себе как наяву. Становилось одиноко. В первый раз в жизни он испытывал это щемящее, нудное чувство.

Почему-то в такие минуты ему помогали лишь воспоминания о детстве, особенно одно — о том, как выходила замуж его старшая сестра.

Василий родом из кондового сибирского села. Ох, умели тут справлять свадьбы! Поперек невестиных ворот натягивали смоляной линек, сплетенный втрое. Жених на тройке должен влететь в ворота, чтобы коренник грудью порвал веревку. Порвал, умыкнул суженую — тогда ты царь-король! Измывайся над невестиными дружками, как хочешь. Сколько поставил им водки, столько и ладно. А не порвал — в мгновение опутают и коня и кошеву тем же линем, ставь магарыч, какой запросят! Пожадничаешь, не поставишь — упряжь изрежут и кошеву разобьют.

К сестре сватался парень дальний, не из их села, но ухватистый. Звали его Николай. На улицу он въехал с. парнями на пяти тройках. Зима. Солнце. Упряжь дегтем смазана, черная, а бубенцы-шаркунчики, бляхи-медяхи, серебряные колокольцы надраены, огнем горят! Дуги высокие, ленты разноцветные, три гармони играют. Пристяжных, чтоб голову несли боком, видать, сызмальства учили: одну вожжу внатуг, а другую пускали вольно. И теперь уж коли привыкла лошадь ходить слева, то справа от коренника ее не поставишь.

А коренник-то у жениха! Грудь, как у корабельной сосны: широкая, круглая, звонкая — рванул веревку, столб хрястнул, и только снег взвился над сугробами. Вбежал Николай в дом. Был он в молочно-белом дубленом полушубке и, несмотря на мороз, не в пимах, не в катанках, а в черных блестящих сапогах.

И только вбежал, как Васька, малец, наученный дядьями, обмазал слеги, столбы у ворот медвежьим салом. Николай вынес сеструху из избы на руках, усадил в кошеву, а кони храпят, дыбятся, не идут. На крыльце толпа, а в толпе смешки:

— Ха, жених! Невесту увезти не может!..

Николай, наверно, догадался, в чем дело, завернул тройку вбок и по снегу, по сугробам рванул прямо на забор! Забор высокий — такие здесь зовут-то не заборами, а заплотами, — но озверевшая тройка выбила целый пролет его, вынесла кошеву с седоками на улицу!..

Ухватистый парень был Николай! Потом он погиб на фронте. Василий даже не знает где, как. Сеструха, кажется, тоже померла. Василий не был в своем селе уже лет десять, не меньше, писем оттуда не получает и не знает точно, как там и что.

Утро приходит мглистое. Осень. Бьет в окно не то снег, не то изморозь. По стеклу стекают частые капли воды. Прямо перед окном на верхушке сосны на ветке раскачивается под ветром ворона, нахальная, городская ворона, отяжелевшая от сырости. Василий не может поднять головы от подушки, но и без того знает, что на улице сейчас лужи, бурые наплывы льда, прохожие скользят по ним сапогами, прячут головы в воротники.

Просыпается Боцман, гулко откашливается и говорит Толику, открывшему глаза, свою неизменную фразу:

— Ну, Толик, расскажи, как ты первый раз женился... Толик улыбается, встает, потягивается и тоже шутит:

— Ох, скорей бы завтрак, да на работу!

А после завтрака они будут хлопать себя по животам и скажут:

— Что-то опухать я стал.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

И имя его и дело переживут века!

К 150-летию со дня рождения Карла Маркса