Такой веселый человек

— Наравне с голодным терпеть можно.

— Боцман! Пойдем, что ли, в коридор, покурим, погуляем?

— Иди-иди! Я догоню, вот только ногу отвинчу. Боцман усмехнется и уже строго добавит:

— А ты долго-то не ходи! Нельзя тебе долго: мозги стрясутся.

Василий знает все эти разговоры наперед. Но, истосковавшись за ночь, он не замечает их монотонности. Наоборот, утренний ритуал для него — как пробуждение к жизни.

— Опять не спал, Черепанов? — спрашивает Боцман.

— Нет, слушал, как подушка дышит.

Сегодня в больнице приемный день. Когда Толик возвращается, они с Боцманом начинают прибирать в своих тумбочках. К ним придут жены, а к Боцману, может быть, и сыновья. Правда, это не его сыновья, женины. Он взял за себя ту самую женщину, о которой Василий слышал, очнувшись в первое утро, — «косы в кулак толщиной». Теперь косы у ней под платком не заметны, а ее сыновья выросли в долговязых, худых парней, оба уже работают на стройке. Боцмана они зовут папой.

— Давай, давай! Шанечки эти и консервы — все отнеси! — гудит Боцман. — Заверни в газету и отдай Аннушке. Да подложи незаметно, а то не возьмет. Чтоб не знала, кому вернуть...

Жены опять притащат им десяток кулечков, свертки, банки. Боцман будет каждый день упрекать Толика или Василия: «Ну какой же ты физический мужчина! Кусок съел и отвалился! Какой с тебя работник?..» Но все равно половина припасов у них останется и через неделю опять пойдет Анне.

У Василия тумбочка пустая. Он ворчит:

— Ну, разгуделись!..

Боцман искоса взглядывает на него и спрашивает:

— А ты чего, Черепанов, не женат?

— Я от природы холостяк. — Он усмехается, но усмешка у него дряблая. — Жена-то, она как чемодан без ручки: и носить тяжело и бросить жалко. Одна маета. Правда, Толик?

К Толику он обращается нарочно, чтобы задеть его. Жена у Толика, как он сам говорит, «увечная»: у нее порок сердца, и она часто болеет. Наверное, он любит ее, но сейчас, как всегда, над шутками Василия дурашливо гогочет.

— Точно! Как чемодан!..

А потом умолкает, достает зеркальце, долго смотрит в него, поглаживает шрам и говорит серьезно и грустно:

— Нету у меня к ним подходу. Я и свою-то три года обхаживал!..

— Их чем брать надо? — охотно объясняет Василий. — Обходительностью! Другой в компании сядет как пень, водкой нальется по самые уши, а потом еще и под стол свалится. Тащи его на себе!.. А я и стул подам вовремя — пожалуйста! И польку-бабочку станцую и похвалю на ушко. Трудно, что ли? А им приятно. Липнут, не отклеишь!.. Зато и били меня мужики, ох, били! Им-то завидно... Я тоже отвечал! Я в драке верткий и к боли какой-то нечувствительный. Рожу разобьют, саднит, а мне приятно. Как после гирь, после физкультуры мышцы с приятцей ломит, так и это...