В воздухе тягуче проплыл запах меда. Наверно, из
бидона, открытого сухопарым сумрачным молдаванином.
Позвякивали сапы, косы, подковы, топоры; пестрели рукодельные ковры, развешанные вдоль каменной длинной стены; дети сосали петушков из плавленого сахара, дули в глиняные свистульки; деревенские парни пробовали аккордеон и вздыхали; вздорный старичок ярился и клялся, что вообще не продаст свою коровенку, если ему будут совать такие глупые деньги... Молодой цыган растопырил руки, пригнулся, будто искал гвоздик на земле, и взбивал восхитительными хромовыми сапогами облачка пыли. Потом он схватился за голову, за буйную курчавую головушку, будто в отчаянии, будто не зная, что же дальше делать, что же с ним будет...
– Эх, гоп-па! – вдруг вскричал он, безумно сверкнул белками и от безысходности хлопнул ладонями по голенищу, с изумлением посмотрел на блестящий носок сапога, схватил его, вскинул негу к лицу и впился крепкими зубами в хром.
– ...ай да-ра-да-ра... Эй! – пел другой цыган и звякал новенькими коваными сапками.
– Тепло здесь... Я зиму без шапки проходил... Ты, Иван, где квартируешься?
Кирьяк зачем-то набрал горсть сизых мягких гвоздей, по-крестьянски помял их, пощупал и как будто с сожалением ссыпал в жестянку.
– У бабки одной...
– А почему не в общежитии?
– Шут его знает! Не получилось. Непробивной я какой-то, не в духе времени.
– Какой еще дух времени? Ты знаешь что, ты перебирайся к нам в общагу. Тебе положено, ты из армии. Место найдем, потеснимся.
– Да я, может быть, и мог бы настоять. Но жена... Я женат. Жена в Саратове пока. Нужно где-то жить, нужна квартира.
– Рассказал бы, кто она, какая.
Кирьяк смутился, помрачнел и полез в карман за сигаретой. – Приедет – увидишь. Если приедет.
Кирьяк был полутурок-полумолдаванин. На круглой голове жестко торчали смоляные волосы. Он носил мальчишечью челку. Тяжело нависали над глазами брови, свирепо выдавались скулы и крючковатый нос. Небольшие сильные губы, казалось, были способны произносить горячие и властные слова; на них трудно представить улыбку, но неожиданные улыбки добры и беззащитны. Не сразу можно было заметить, что у него какие-то исстрадавшиеся, как у старушки, глаза.
Я был еще слишком юн, чтобы читать в лицах; но, остановив внимательный взгляд на лице Кирьяка, я сделал для себя открытие: помимо меня самого с моей любовью, с моим упоительным счастьем, помимо благовонной земли в перелесках и сухой, почти белой голубизны неба, существует смуглый человек с интересным лицом. Он сидит без денег. Он продает бушлат. Он не получил общежитие. Он печально и тревожно говорит о жене. Он тянется ко мне.
Я просто всмотрелся в его лицо и получил урок.
– Извини, Иван!
Мне нужно было отойти. Я увидел Эллу.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.