Как больно было ей, когда я назвал то имя, которое произносил ночами! Расширенные серые глаза смотрели на меня, а я жестоко молчал. Тяжелое солнце сорвалось с ветки и упало в траву. Мальчишки гнали домой овец и коров и кричали нам:

– Драгосте, драгосте!.. Любовь, любовь...

От этих слов у нее дрожали губы, срывался нежный, глухой голос...

Через неделю студентов отправляли в институт. Мы с Ирой попали в один грузовик. Было холодно; все сидели, прижавшись друг к другу, а я присел на корточки один. Машину кидало на выбоинах. Филя, как всегда, сидел в «девичьем малиннике». Ира жалась к нему, а я смотрел на темный холм, куда в золотом руне выходила пастись луна, и думал о том,, как горько ей, Ире. Филя обнимал ее и смеялся беззаботно, но, может быть, тоже думал, что она несчастна. Да, она была несчастна, потому что знала, что я думаю о другой и что мне уже дела нет до нее, до ее страдания, ее жизни. Она отчаянно, с надрывом, а не с весельем, как другие, пела:

...Я никого не жду,

Я никого уж не сумею полюбить...

Филя укрыл ее пиджаком и виновато посмотрел на меня. Я с холодным лицом сидел, прижавшись к борту, и думал со сладостным волнением о той, чье имя произносил ночами.

5

До обеда я томился на лекциях; потом колесил по городу, выбирался в тополиный перелесок, лежал на жухлой траве и смотрел в безмятежное небо. Поблескивали паутинки...

Через какой-то час меня потянуло на люди, и я, студент, вольный человек, подался на базар. Там в толчее я заметил Кирьяка. Он продавал свой бушлат.

– Торгуешь? – кивнул я ему.

Кирьяк – первокурсник. Странным он был абитуриентом: расхаживал по институту в солдатской форме без погон. Долго начищал кирзовые сапоги и бляху. Ему говорили:

– Не надоело робу таскать?

Он улыбался, показывал литые белые зубы:

– Надоело, братцы, да что поделаешь, если другого ничего пока нет.

Был шепот: «Этот гимнастерочкой да сапогами хочет приемную комиссию разжалобить...» Весьма благоразумно, что это мнение высказывалось негромко. Тяжелая рука была у Ивана. Как рельс.

Кирьяк дружески взвалил свою ручищу мне на плечо:

– Торгую... Понимаешь, я сразу после армии, гроша за душой нет... Вот загоню вещицу. – Он погладил бушлат и вздохнул. – В этих краях тепло, прокручусь и без зимней одежды.

Помню, когда ему вписывали в экзаменационный лист троечку, он был вне себя от радости и по,сле этого события всегда тянул кого-нибудь на пиво.

– Земля здесь благоуханная и теплая, – сказал я.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 28
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.