Когда проходили сцену второй раз, и меня потянули в разные стороны, я вдруг почувствовала, как чья-то мягкая ладошка втиснулась между моими позвонками и веревкой. Я оглянулась и увидела  улыбающегося Филатова.

- Уже не так больно? - прошептал он. - Закрепили.

Так и повелось. Я, конечно, все равно орала от боли, но Ленькина ладошка помогала не только мне, но и моей Герде почувствовать надежду на спасение, понять, что даже среди разбойников живет милосердие.

Но когда мы играли спектакль после  моего «выступления» в столовке, я орала уже от настоящей нестерпимой боли. Ленькина ладошка отказала мне в помощи. Улучив момент, прямо на сцене я поймала его насупленный взгляд

и глазами спросила: «Почему?» Он отвел глаза, но за кулисами прошептал мне на ухо: «В благотворительности не нуждаюсь. Я все-таки мужик, хоть и нищий. Если бы счел нужным, сам попросил бы взаймы. А так…»

          Я горячо зашептала в ответ:  «Дурак! Станешь знаменитым - вернешь. А то, что станешь, -  факт».  И  обняла его за худющую шею: «Прости, ради бога, если обидела. Мне так нужна твоя ладошка…»

        Ленька засмеялся, опрокинувшись в воспоминания о столовском списке должников и спасительной ладошке, и демонстративно полез в карман за бумажником.

- Пожалуйста, в валюте, - заметила я и тут же, задохнувшись от смеха, простонала: - Лёнь, а помнишь? Альфред Мюллер, Антонио… Как его? Не Спагетти, но что-то похожее… Хулио дэль Фуэнто…

- Антонио Тинаретти, - припомнил Леня.

И  снова  мы вернулись в нашу Щуку на второй год обучения, когда

нам полагалось сделать к экзамену по мастерству актера самостоятельные отрывки. Можно было выбирать любую драматургию, любого автора, какую угодно прозу. Мы с Сашей Кайдановским  делали «Иванова» Чехова.  Яник Арлазоров  редложил мне сыграть «Трень-брень» Радия Погодина. А моя подруга Ира Короткова репетировала с Филатовым отрывок из пьесы Альфреда Мюллера.

Мы совсем не знали этого автора, но Леня оказался просто неисчерпаемым источником находок в зарубежной драматургии и щедро делился пьесами с нашими сокурсниками. На экзамене кафедра по мастерству актера была просто ошарашена изобилием новых имен в немецкой, итальянской, испанской драматургии. Наши педагоги поражались появлению новых интереснейших авторов и были весьма удручены тем, что никогда не слышали о них ранее.

Но воистину все  тайное рано или поздно становится явным. И раскрытая тайна явила уникального драматурга, владеющего многими языками и потому создавшего пьесы на  немецком, испанском, итальянском, португальском… Имя его было Леонид Филатов. Тогда же в «Комсомольской правде» было напечатано его стихотворение. Мы скупили, наверное, весь тираж газеты, потому что очень этим гордились.

И тогда, глядя на  уплывающую в облаке табачного дыма его смеющуюся физиономию, я думала о том, как же одарен наш Ленька. А он уже делился своими планами начать снимать на телевидении передачи, посвященные ушедшим из жизни актерам, режиссерам и вообще людям искусства.

-  Только как назвать, еще не решил, - задумчиво произнес он. - Давай подключайся - может, всплывет какое-нибудь название?

Где-то через  неделю он позвонил мне и радостно сообщил, что, на его взгляд, нашлось хорошее название. «Чтобы помнили…» Он тогда уже работал в «Современнике», пригласил послушать его пьесу про Федота-стрельца…

А потом, спустя несколько лет, мы столкнулись в аэропорту Шереметьево. Я куда-то улетала, он тоже летел на съемки. Снова обнимались, целовались, сетовали, что жизнь заматывает и повидаться  как следует не дает… Его провожала жена - очаровательная Нина Шацкая. К тому времени они давно были вместе, но Ленька смотрел на нее такими влюбленными сияющими глазами, что можно было подумать - только-только познакомились, и он никак наглядеться не может, и расстаться, хоть и совсем ненадолго, никак не получается.

-  Ну, ты даешь! - заметила я, когда мы оказались  по другую сторону от паспортного контроля. - Влюблен, как гимназист!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.