О сколько чудных историй предлагает нам жизнь — историй, где человеческая судьба совершает головокружительный взлет, столкнувшись с высоким искусством, точнее, подпав под его магию и власть!

Девочка из «простой» семьи и мама, мечтающая видеть дочь на сцене, настойчиво толкающая ее в мир тягот, трагедии и блестков. Могла быть сломанная судьба, могла выйти посредственная актриса, могла получиться неплохая работница балета. Но случилось чудо, и девочка стала народной артисткой СССР — не работницей, а повелительницей. Что произошло с ней, когда? Я говорю вам, чудо: над жизнью дитяти, заполненной одним недетским, изнурительным трудом, пролетел божественный гений, и судьба свершилась. Скажу о подозрении: магия должна быть непрерывна, как и труд, — душа им откроется постепенно, но огонь пусть горит ровно и ярко; кто-то сильный пусть поддерживает его в стенах, где собираются ученики. И вдруг я слышу:

— Балет научил меня предельной честности.

Это сказала мне наутро после «Щелкунчика», оттанцевав двадцатый сезон, народная артистка СССР Татьяна Таякина (да-да, та девочка!).

Мальчик, любитель пения, не мальчик, а уже подросток, ничего не знающий о балете, видит объявление о приеме в хореографическое училище и, живо уловив корневую связь слов «хор» и «хореография», входит.

— Веня, — говорит ему годы спустя (уже артисту с чувствительной и доброй душой настоящего артиста и музыканта) его преподаватель музыки в училище, — а почему вы поначалу все пытались петь на моих занятиях?

Вениамин Кузьмичев сегодня преподает в родном училище классический танец. Он вдруг сказал о своих учениках: «Им нельзя лгать, и я им не лгу».

— И в особенности, — сказал он, — нельзя отворачиваться при виде грязи.

Или вот еще история. Мальчик послевоенного времени, почти беспризорник, продавец папирос пачками и вроссыпь в туалете Русской драмы. Однажды мать дает ему поручение, значение которого для всей его жизни он смог оценить десятилетия спустя: отправиться на поиски пианино «Шредер», брошенного дома, в Могилеве, в день панического бегства матери с малыми детьми от немцев.

Он стал музыкантом, окончил консерваторию (у меня записано: «ринулся в консерваторию»)... Магия вмешалась и в характер: от природы был честен (не воровал, «не мог научиться»), он, захваченный музыкой, качество честности в себе укрепил, как укрепляется от постоянных упражнений, полагаю, даже и абсолютный музыкальный слух. Вспоминаю, как Игорь Андреевич Энгстрем смотрел и слушал «Щелкунчик»: подавшись вперед с кресла в партере, нервничая, задеваемый промахами дирижера и погрешностями кордебалета, в муках, неведомых расслабленному зрителю, пусть даже и «тонкому ценителю», в муках, но и в ожидании любимой темы... Потом мы прошли на сцену при спущенном занавесе, и вновь пал флер, явив изнурение праздника, но не открыв загадок магии, рабочие сцены деловито ходили мимо Татьяны Таякиной, стоявшей с мокрым прекрасным лицом у самого края.

Этим летом директор Государственного симфонического оркестра Украины Игорь Андреевич Энгстрем получил в министерстве предложение возглавить Киевское государственное хореографическое училище. (Прежний директор в то время уже, кажется, был занят своим переводом в академический оперы и балета театр на должность чиновника по рекламе.)

В ближайшие же дни знакомый из театрально-музыкальных кругов, встретив Игоря Андреевича то ли на улице, то ли в концерте, прямиком и не понизив голоса ему заявил:

— Вы попадаете в нравственное болото!

Но Игорь Андреевич согласился, узнав, что министерство просит Татьяну Таякину взять на себя художественное руководство училищем (должность пустовала), разумеется, не оставляя сцены.

Татьяна Таякина дала согласие.

(Это не начало истории и не ее финал.)

...Было время, когда училище размещалось в старинном здании в центре Киева на Пушкинской улице, неподалеку от театра, так что учащиеся могли проникать на балетные и оперные спектакли, как бы пробежав из двери в дверь.

А потом училище перевели в отдаленный район, который называется Сырец (есть выражение «сырецкая шпана», не знаю, из каких времен оно), и поместили в новое и быстро и стремительно начавшее ветшать здание. Это здание было логично разделено на две симметрические части. В одной половине поселилось училище, в другой — детская музыкальная школа-интернат. Надвое разделился и интернат. И вот в одной половине звучала музыка и по коридорам проносили виолончели и скрипки, а в другой... тоже звучала музыка, но еще и слышались команды

на французском («гран батман», «деми плие», «па де баск» — волшебная музыка балета!) и от прыжков пружинили доски в репетиционных залах, а по коридорам стремительно проносили пышные и невесомые костюмы и малые дети бегали в трико и в бантах, и наблюдалась роднящая детей и взрослых общность развернутых плеч, и прямых спин, и вскинутых подбородков, особенных, безмятежных и каких-то соловьиных глаз, всегда отмечаемых у «балетных»...

Так я сочиняю.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.