О чем мне спрашивать Игоря Андреевича? Я вспоминаю чьи-то слова: «После. ухода Петрина мы покатились в бездну». О чем мне спрашивать человека, которому поручено над бездной удержать все это ветхое, разваливающееся сооружение?

«Мы слабая страна...» — листаю я записи нервных монологов.

— Какой-то кошмар, — сказал Игорь Андреевич, по своей природе и воспитанию не позволяющий себе, видимо, чрезмерного пессимизма. — Я зашел в интернат, сказал вьетнамской девочке: «Я новый директор. Почему не едите в столовой, а готовите коридоре?» Знаете, что сказала девочка? «Невкусно. Грязная посуда». Я такого не ожидал. Педиатра, ортопеда нет, при приеме дети не проходят ЭКГ, на питание выделяется полтора рубля, тогда какв спортивной школе — два с полтиной. Грязь, крыша течет.

Где-то я уже слышала, у меня уже записано: грязюка, вонь в коридорах. Круг замкнулся, в который раз, который круг...

Вечером мы увидели Татьяну Таякину на «Щелкунчике». Наутро увиделись вновь. Твердость духа, светящаяся во всем хрупком и милом облике народной артистки, меня поразила столь же сильно, как и ее танец накануне. Она сказала: — Мне бы хотелось, чтобы общий разлад в государстве не сказывался на искусстве. Силы есть.

Она, вчерашняя Клара, стремительно, на что одна душа и способна, вывела разговор от грязи, которой мы, так и чувствовалось, дышим, на такую высоту. Она говорила о голоде совести, голоде образованности, голоде чести и чистоты.

— Нам предстоит борьба с министерством. Не хочу, чтобы иронизировали по поводу балета. Но уровень балета снижается, его убивают некомпетентность, некультурность. Иногда я смотрю на сцену и вижу, что балерина прочитала лишь «Всадника без головы»...

— Мне страшно за вас, — вдруг сказала я.

Она слегка засмеялась, ничуть не удивившись.

— Я не считаю это испытанием, — сказала она, прекрасно поняв меня, — я ведь долго не соглашалась. Но я уже увидела своего нового директора! О, если бы когда-нибудь озлобилась, я бы погибла.

Она взглянула на директора, и я взглянула на директора. Музыкант, поклонник балета, ценитель и покровитель — и она в белом платьице, мило украшенном вышивкой.

...Но телефонный дух витал над нами. В этот день одному из моих собеседников позвонили из министерства и продиктовали ответы на мои еще не заданные вопросы. Опираясь на традиции, коллектив училища стремится к новым достижениям в деле подготовки... и т. д. И тот человек, уважаемый мной, махнув рукой, сказал мне:

— Вы пишите обо всем, как видите и как понимаете, пишите остро! Но не ссорьте меня с министерством.

Но я и не ссорю никого. Что за министерством у меня числится, кроме восклицания: «Что, что, о чем вы?» — едва были произнесены роковые и, возможно, самоубийственные слова о том, что тов. Шевель и тов. Назаров должны уйти из училища.

Что в том, что должны уйти? Уйти, и все, как правители, на которых пала тень недоверия.

Раньше вообще стрелялись.

— Мы не пропускали ни одного спектакля, — засветилась Татьяна Таякина, — тогда, учась на Пушкинской... Всем училищем снимались и шли.

...Есть, есть пока что восстанавливать. Видны подлежащие восстановлению объекты.

С Владимиром Михайловичем Бабиенко мы трижды обошли министерство, захватив частично и Крещатик, и все говорили, все говорили о том, как на уроке химии в будущем училище прежде всего надо просветить ученика на тот счет, кем был Бородин, а на уроке, ну, хоть географии, втолковать, какие морские офицеры бывали прежде, и в пример привести Римского-Корсакова! Ведь сколько историй стремительного взлета нам предлагала жизнь... и сколько поучительных падений!

На улице меня остановил старший воспитатель интерната Богданов.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.