Во сне Лукашина охватило чувство какой-то неясной и непонятной тревоги, странная неодолимая маета – ну будто он отошел ненадолго от своей палатки в тайгу, а на палатку тем временем наткнулся криволапый лесной хозяин, начал мять ее, рвать, вышвыривать наружу продукты, пробовать их на зуб – словом, чинить разгром, вредить человеку, зная, что без палатки, без еды тот не сможет одолеть тайгу, погибнет. Ох, и тяжелое же это ощущение! Лукашин заворочался на постели грузно, застонал, стараясь изгнать тревогу и черные краски из своего сна, но безуспешно, он только раздразнил того, кто нами во сне командует, и этот неведомый командир швырнул Лукашину в глаза горсть угольно-блестких мелких блох, и те закопошились, заскакали заполошно перед взором, еще более нагнетая тревоги.

В это время в дверь лукашинской избы, строенной по-зимнему, добротно, в расчете на здешние звероватые морозы, постучали. Решительно, громко, враз выбивая Лукашина из сна и возвращая в привычное, уже набившее оскомину повседневье. Угольные блохи мгновенно собрались в кучку, застыли, начали походить на горку заскорузлой осетровой икры, а затем и вовсе растаяли.

– Кто? Чего? – сиплым со сна голосом пробормотал Лукашин, щелкнул выключателем. В комнате у него было два выключателя – один у входа, другой над головой. Так удобно.

Раньше, когда поселок освещала дизельная установка, света очень часто не бывало: то дизель ломался, то генератор летел ко всем чертям, то на ночь надо было установку выключать, то еще что-нибудь происходило – и поселок жил впотьмах. Сейчас же этого нет – к ним постоянную электролинию протянули. Хотя на всякий случай у Лукашина всегда под рукой имеется огарок, мертво впаянный в чашку с застывшим в ней озерцом свечного сала. Запалить огарок – дело нескольких секунд.

Стук повторился. Был он по-прежнему напористым и громким.

– Счас, – одолевая сипоту, выдохнул Лукашин, сунул ноги в тапки, сшитые когда-то из мягкой оленьей шкуры, а теперь вытертые до кожистого глянца и затвердевшие до сухарной ломкости, зашлепал к двери, прикрывая рукою зевок: – Кто там?

– Лукашин! А, Лукашин! – отозвался за дверью кто-то незнакомый. – Одевайся! Срочно к Виноградову! Вызывает!

– Вот куриный дух, – сипло и беззлобно выдохнул Лукашин, услышал, как за спиною, в печной трубе чисто и звучно завыл ветер, заскреблось там что-то – похоже, домовой возню затеял. В окна хлестнуло ружейной дробью – таким крупным и твердым был снег. Пурга затевается, что ли? Сон окончательно слетел с Лукашина. – Счас приду! – выкрикнул он в дверь. – Передай Виноградову!

Ответа Лукашин не услышал – в дверь забарабанил снег.

А на улице действительно затевалась пурга. Она тут по-разному рождается: либо в один присест, махом, тяжело и зло обваливаясь на землю, корежа дома и выдувая в тундре снег до земли, поднимая белыми охапками наверх и унося в океан, либо напротив – рождается неторопливо, медленно, но неуклонно, с каждым часом набирая силу, зверея, пугая хохотом и яростью людей, всех обитателей тундры, даже землю. Затевающаяся пурга, судя по всему, принадлежала ко второму разряду. Уличные огни, часто развешанные на столбах-времянках, – обязательное освещение в бесконечные полярные ночи (раньше этого тоже не было) – были мутными и едва видными. Стоило Лукашину чуть прижмуриться, чтобы глаза не стебало снегом, как огни пропадали совсем. Тем не менее он быстро добрался до виноградовской избы: хорошо знал дорогу, мог ходить вслепую. В сенях отряхнул унты, долбя промерзлыми скользкими подошвами крашеный деревянный пол, вошел в самую избу, поморщился от вязкого темного дыма, неторопливыми ватными пластами перемещающегося в воздухе. Лукашин не курил и не любил запаха дыма.

Виноградов же, напротив, был заядлым курцом. Он курил напропалую и, похоже, даже спал с зажженной сигаретой в зубах и просыпался, чтобы запалить очередную. Без табака и дыма, без крутого горького духа самосада либо крепких, вышибающих слезу сигарет «Памир», которые тут все звали не иначе как «помер», Виноградов и жизни своей не мыслил. Наверное, оттого курильщик Виноградов выглядел морщинистым, коричнево-печеным, словно сушеная груша, выуженная из мешка с затвердевшим компотом, с тускловерхой темной лысиной, покрытой старческой гречкой, хотя Виноградов и не был старым. Что ж, курит – и пусть курит, у Лукашина с Виноградовым кабинеты разные – у начальника участка Виноградова эта вот изба, у Лукашина – кабина трактора. Некурящий Лукашин являл собою полную противоположность Виноградову не только в увлечении табаком – он был тугощеким, гладкокожим, румяным, был он весь светлый какой-то: и глаза прозрачно-медовые, цвета липового настоя, и волосы, и ресницы, и легкий пух, чуть приметный на скулах. Роднило их одно – оба они были далеко не красавцами.

Вообще-то была бы воля, Лукашин всем на Севере запретил курить. Ей-богу. И в первую очередь Виноградову – вон каким старым от курева сделался. Но воли не было: не тракторист Лукашин здесь числился начальником, а инженер Виноградов.

– Садись, – предложил Виноградов, невидимый в табачном дыму. – Механизм твой как? На ходу? Скребет еще гусеницами планету? Не разваливается?

– Живой. Скребет, – ответил Лукашин, осторожно садясь на новенькую трехногую табуретку, оклеенную сверху скользким пластиком – им в столовую привезли пятьдесят таких табуреток, так Виноградов оттяпал пять штук в личное пользование, принес себе в дом, поскольку рубленая изба эта была у него и жильем и конторой одновременно. – Железо всежки, – добавил Лукашин рассудительно. – А чего железу сделается? Гриппом не болеет, воспалением легких тоже.

– Верно, – согласился невидимый Виноградов, вздохнул, и по движению непроницаемых сизых пластов Лукашин определил, где тот находится.

– Лукашин, ты храбрый человек? – неожиданно спросил Виноградов. – На медведя в одиночку доводилось ходить?

– Не доводилось, – ровным, недрогнувшим голосом признался Лукашин.

– Да-а? – удивился Виноградов. – А ты сибиряк? По происхождению, так сказать.

– Сибиряк.

– А я вот – нет, – пробормотал Виноградов, в лад Лукашину также нисколько не сокрушаясь по поводу того, что родился в какой-то благословенной теплой Тьмутаракани, а не в холодной Сибири. – Впрочем, ладно. Чего я все вокруг да около хожу?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.