- Я все помню.
- Так вот. Нет у меня этой легкости. Я всегда натянута, как струночка. Чтобы ты играть на ней мог. Устала... Я хочу жить хорошо. А это значит жить, как нравится. Мне нравится, понимаешь, мне, а не кому-то... Что ж, разве это-преступление? Ты не можешь по-нормальному, как все. Ты хочешь счастья и мне, и Лапше, и всему человечеству. А времени не хватает на всех. Ну и хватит с меня. Ведь у этого Лапши-экзема, а ты его на диван сажал, - добавила она, вдруг всхлипнув. - Гадость какая, гадость...
Она застегнула последнюю пуговку на кофточке и подошла к двери.
- А у меня, извини, своя жизнь. Ты этого в расчет брать не будешь. Ты меня за собой потащишь. Ну, а я не хочу, прости уж.
Она привычно повернула ключ, вышла на площадку. Сегодня она старалась не стучать каблуками. Ей никого не хотелось дразнить. Ей никого не хотелось видеть. Она не шла, а бежала.
Сергей поднялся, подошел к столу, пошевелил чертеж.
«Ее нет? - подумал он. - Нет и не будет. Она сказала, что у Лапши -экзема и что поэтому... Черт, при чем тут экзема? Лапша - голова. Лапша будет человеком. Но Марии все равно. Я обидел ее, идиот! Идиот чертов, что я ей сказал? А, да, про магазин... Но почему она ушла? Ведь любила? Песни для меня пела... Мария! Ох, что же это?»
Он снова пошевелил рукой чертеж, стараясь отвлечь себя от одной-единственной владевшей им мысли. От напряжения у него даже, мышцы заболели, даже горло заныло томительно, как при ангине. Каплю по капле он старался выдавливать из себя другие, посторонние воспоминания, но Мария врывалась в них настойчиво и свободно. Вспомнил вдруг приземистое, серое здание амбара у вокзала и веселых пьяных грузчиков, кативших от вагонов тяжелые занозистые тачки с цементом. Было ветрено, но ветер был горячий, душный. Они с Марией стояли у бочки с квасом и держали в руках запотевшие ледяные кружки, отливающие янтарем. Отъезжающих было мало в этот час, никто не суетился, и были особенно отчетливы залихватские ругательства потных полуголых грузчиков, кашляющих от поднявшейся в воздух цементной пыли. На Марии было белое платье и бусы, чешские туфли со сложным узором на носах и высокими каблуками. Она легко вздохнула, проследила за его взглядом и сказала:
- фу-у... Не хотела бы я быть на их месте. В такую жару - тачки. Фу-у...
- Ты посмотри, какая пыль, - задумчиво сказал Сергей. - Это обалдеть можно.
- Да, жуткая пыль, - согласилась Мария и осторожненько поставила на мокрый поднос пустую кружку. - Сережа, я хочу в кино...
- Это же деньги, деньги идут в пыль, - продолжал Сергей. - Цемент! Ветер, видишь, несет цемент. Тут бы лебедку, да тросик, да скреперную лопату. Мария, постой, я поговорю с этими мужиками. Сколько им таскать в тачках цемента и потом - важно время. Я вмиг, Мария! Съешь еще мороженого, вон лоток...
- Сережа! Ну я прошу тебя... У меня единственный свободный вечер за неделю.
- Машенька, ну миг, ну два слова...
И, конечно, он убежал. Мария резко повернулась, пошла, дошла до лоточника и купила мороженого. Облизывая сладкий брусок, она стояла и думала: «И так будет всегда. Для него эта «минуточка» дороже всего, и меня в этой минуточке нету. И так всегда». Но этого Сергей не знал. Он вспомнил только, как подошел к ней, размахивая руками, и выпалил:
- Ты понимаешь: семь тонн за два часа... И наткнулся на усталый, печальный взгляд.
- Мы в кино опоздали, - сказала Мария. - Проводи меня домой. У меня голова болит.
Да, и он проводил ее, а потом пошел к ребятам. Они купили пива и болгарской брынзы и пошли к нему «поговорить за жизнь». И Лапша был. И действительно сидел на диване. Он-то первый и придумал навешивать блоки на борта вагона и стойки амбара, когда Сергей рассказал им, как грузят цемент на станции. Она сказала, что хочет жить хорошо, думал Сергей. Жить хорошо... Да... Но со мной у нее это не выходило. Почему? И чтр значит жить хорошо? Хлеб и масло в три пальца? Белье в кружевах на 50 рублей новыми? Я жил хорошо? Мне было хорошо. Было всего дополна: работы, любви, людей вокруг, путешествий на «Яве». Я делал, что хотел, и обстоятельства не очень стягивали меня с пути, сказал себе Сергей. Она права: когда делаешь то, что хочешь, каждый день, каждый час - приходит счастье. (Бежать за ней? Нет, не надо...) Да, и тут важно знать, чего ты хочешь. Тогда все становится на места.
А если бы он прибывал с работы ровно в шесть, ставил калоши у входа, садился обедать в 6.20, с 6.20 до 6.40 поливал цветы, потом они пили бы кофе из полированного кофейника с маркой «Выборжец», куда вставляется специальное сито на стерженьке для кофе. У Марии в серванте всегда был бы ликер и печенье. И в гости ходил бы какой-нибудь Котя в черной шерстяной рубахе, потея, пил бы он кофе с ликером, говорил с завистью: «Культурненько обставились». И на собраниях приводил бы в пример их молодую семью...
И он бы стеснялся встречать ребят на улице, выводя после восьми вечера собачку для прогулки.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.