Прощай, Мария

- Я не поленюсь поехать в город, найти редакцию и устроить там шумное веселье, - пообещал он корреспонденту. - Вы говорите: мораль, нравственность... Мораль - это правда. Вот вся мораль... А на мой взгляд, о Лапшине писать нельзя даже ради «науки для других». Он начал было жить, как волк, а это сразу не проходит. Будут еще срывы, которые просто не объяснишь... Вы понимаете? Это ж не то, что, скажем, магнитофон. Сегодня «спортился», завтра починили... - добавил он, подчеркнув голосом «спортился».

Ему хотелось покончить с этим парнем мирно.

- Испортился, - мягко поправил корреспондент.

Сергей побагровел, сорвался:

- Спасибо... И давайте больше не задерживать друг друга. Я считаю, для Лапшина эта статья будет вредной. Нечего ему объяснять, что из него делают человека. Он и сбежать может и что угодно... Нет, нет, вы только вред сделаете. Я бы вам лучше техническую идейку одну кинул. Хотите?

Корреспондент вздохнул, полистал блокнот и сказал:

- Зря ты так. Все равно я данные в парткоме взял. Я могу сослаться на твою скромность, и все... Давай по-хорошему, а? Две хорошие колонки в газете - это не каждый день случается, так? И не с каждым...

- Катись ты, - устало сказал Сергей. - Ну? Корреспондент ушел, тихо прикрыв дверь.

- Беги за ним, сейчас же! - закричал Сергей, когда корреспондент ушел. - Что ж ты не бежишь, ну? Спелись сразу... пташечки...

Ей показалось, что он ударит ее, и она попятилась к двери.

- Ведь он же такого наврет, - кричал Сергей, - так притачает фактик к фактику, а Лапша от меня, благодетеля, идиота, уйдет! От нас уйдет.

- Сережа, - горько сказала Мария, - ну что мы все ссоримся, ссоримся...

В эту минуту она просто не любила его. Зрение ее беспощадно обострялось и злорадно преподносило ей некрасиво расколовшуюся надвое темную гладкую прическу Сергея, сутулость, делающую плечи уже, покрасневший рубец шрама на шее - след любительских мотогонок.

«Нет, ни черта не умеет человек думать о себе, - крутилось в голове у Марии. - Не может и не научится. Таких-то жизнь и затирает. Что ж, свою душу ему не вложишь».

Она думала, что расстраивается оттого, что жалеет Сергея, но жалела себя, себя рядом с ним. Жалела и предчувствовала, самой себе что-то объясняла, оправдывалась, на что-то решалась...

Он поглядел на нее сквозь тяжелые очки - свинцово, словно толкнул.

- Ссоримся? Да не ссоримся... Расстаемся...

- Вон что!

Она, себя не помня, бежала по лестнице. Неделю жила в горьком тумане воспоминаний, потом взяла себя в руки. А что? Было - быльем поросло. Искать надо пару, ждать надо пару. А этот не из ее упряжки. Как жаль... Как жаль, что нельзя, но этого не поправить.

На восьмой день утром она услышала, как тарахтит во дворе мотоцикл, сердце ухнуло. Он вошел без стука. Мария стояла в трусах, в майке на ковре, делала зарядку по радио. У ног ее, как большой бублик, лежал хула-хуп. Он молча встал у дверей. Мария подняла с пола хула-хуп, крутанула вокруг себя... Главное - бесконечное вращение земли, кружение. И центр ее, ось - Мария.