Конечно, они могли бы войти с черного хода, но Мария не стала бы... Ни за что... Боярыня своенравная... Гордячка... Он обернулся и, подняв голову, высунул язык и постоял так немного, чтоб Усякину было видно. Потом прижал к себе руку Марии с замершим от счастья сердцем. Так они и вошли в дом.

Сергей едва успел повернуть ключ, чтобы запереть дверь, как позвонила соседка. Он протянул было руку, чтоб открыть, но плюнул и отошел. Соседка звонила долго, передавая звонку отчаяние неудовлетворенного любопытства.

Они целовались под эти звонки и в редкие секунды, когда к Сергею успевали приплыть разрозненные обрывки каких-то мыслей - нет, не о Марии, не о ее раскрывшихся нежных губах, чуть запекшихся, не о ее плечах, дарящих еле уловимый душистый аромат спелой груши, - он думал: «Сволочь Котя... Неужели? Неужели он это сделает?»

Что сделает? Сергей не успевал, не хотел додумывать, не мог...

Голова Марии лежала у него на руке. Диван был узкий, старый. Мария говорила, что из него дует. Сергей смеялся, а там и вправду за спинкой была большая щель в стене, и оттуда по вечерам потягивало холодом. Мария глядела прямо перед собой и видела неширокое, пыльное окно, завешенное выгоревшей газетой. Заголовки она уже выучила наизусть сверху вниз и снизу вверх: «Лауреаты весла», «Километры романтики», «Кубанцы гвардейской страды»...

Сергей смотрел на нее сбоку - на спокойные неподвижные ресницы, на медовые, виноцветные волосы Марии. Бывает вино - он пил в Грузии - такое солнечное, такое золотое, такое живое, оно кажется горячим, когда глядишь на него сквозь запотевшее стекло граненого стакана.

- Мария! - сказал он. - Мария... Ты знаешь, в детстве я жил в Риге... И вот вспомнилось почему-то... Однажды в воскресенье я забрел в старинный костел святой Анны... Там было много народу. Женщины держали перед собой маленькие книжечки-молитвенники величиной с ладонь... Длинные нитки мелких четок стекали с их рук. Все пели. Что-то торжественное, слитное, непонятное... Я различал только одно - «Мария». Играл орган... Мне хотелось заплакать. Я плохо знаю музыку, не запоминаю мелодий. Но ты понимаешь, сейчас я как будто слышу ту музыку... Поют «Мария», и орган... Ты смеешься?

- Нет, что ты... Смотри, вот заголовок для тебя на окошке - «Километры романтики». Без очков ты смешной... Ресницы вот здесь загибаются, как у красной девицы... За что ты любишь меня, Сережа? Скажи...

- Люблю - и все... За то, например, что ты красивая.

- Уж и красивая! - довольно воскликнула Мария. - Бледная, как ложка...

Сергей прижался щекой к ее плечу, закрыл глаза. Он с острым чувством счастья слушал ее гибкий, профессионально выразительный голос - голос диктора, который сейчас, на время, утратил привычную напряженность, звучал без тех особых модуляций и всяких фокусов, от которых Мария часто не могла отказаться и после работы. Он любил, когда она говорила «по-домашнему», глотая окончания, и в речи забывшейся Марии проскальзывали неожиданные, чудесные и яркие, как цветы полевые, родные деревенские словечки.

- Мать у меня - вот красавица была... Теперь, конечно, старая стала. Да и не то чтоб старая - намаянная... Дождись, поди, пока шестеро с пола уйдут, - говорила Мария. - А я что... Сережа, мухи у тебя... Много. Да шустрые какие, злые. Нечем здесь поживиться. Мы с Нинкой дома варим. У нас муха тяжелая, сытая. - Мария засмеялась, легко провела по его щеке рукой. - Спишь? Вот так свидание!

- Мария, хочешь я прочту тебе стихи? Я их ночью вчера написал, хочешь? Для тебя.

- Ну, что ж...

- Слушай:

О напряженье тетивы на луке,

Когда должна, но не летит стрела...

Мы в пыточную камеру разлуки

Кидались и томились до утра.

Но все кончалось... Утром ранним, звонким...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.