Зайдем ко мне, - повторил Саша Русаков. - С батей познакомишься. Ну и вообще... А?

Пошли?

Несколько дней, с утра и до вечера, я провел на заводе, разговаривая с вальцовщиками, слесарями, начальниками цехов, комсоргами, мастерами, механиками, журналистами из заводской многотиражки... Я старался задавать вопросы, как мне казалось, потоньше, посложнее, и мне старательно на них отвечали. Водили по заводу, знакомили с новыми и новыми людьми - передовиками, производственниками со стажем, мастерами - золотые руки; и этим новым для меня людям я тоже задавал вопросы. Огромный, ночью и днем дышащий завод с его лязгом, пламенем печей, шорохом кранов на высоте, раскаленным металлом обступал меня своими проблемами, своей неясной мне и непростой жизнью, своими планами, историей, отношениями между людьми, и сложная эта заводская жизнь как - то все дальше отдалялась от меня, уходило главное, терялась суть...

А оставалось? Оставались репортерские вопросы: «Родились в Челябинске?», «Когда пришли на завод?», «Почему стали вальцовщиком? Слесарем? Механиком?»

Саша Русаков - двадцатипятилетний старший вальцовщик из пятого цеха - тоже показывал мне цех, объяснял устройство своего уникального стана холодной прокатки труб «450 п» и устройство соседних станов, уже не таких уникальных; знакомил с ребятами из своей бригады и из других бригад, а после одной из смен, которую я честно отстоял рядом с Русаковым, Саша вдруг сказал: «Слушай, я ведь рядом с заводом живу... Может, зайдешь?»

Какую все - таки власть имеют над нами воспоминания. Саша Русаков открыл калитку, помедлил, пропуская меня вперед, и я вошел в чисто убранный от снега двор с кустом сирени под окнами, с яблонями в снегу, с черным котом, мяукающим у закрытой двери.

- Вот, значит, здесь и живем, - приговаривал Саша, когда мы проходили через холодные, темноватые сени и вслед за котом входили в деревянный дом. - Почти всем, так сказать, русаковским кланом... Еще сестра старшая с нами жила - уехала с мужем на КамАЗ... Да не снимай ботинки... Не надо...

Я слышал Сашу и не слышал. «Ну да, так все и есть: кухня слева. Потом большая комната - зал. За ней маленькая. Узкая, длинная, как карандаш. Чернильное пятно перед входом. В пятом, что ли, классе опрокинул чернильницу...»

Я знакомился с родителями Саши, с братом Колей и с женой брата Коли, а сам все искал чернильное пятно и не находил. Да и откуда ему быть здесь - чернильному моему пятну? Просто случайное совпадение: дом Русаковых как две капли похож на дом, в котором я вырос. Только было это на другой улице. И другая цвела весной сирень под окном. Да и город - то ведь был совсем другой. А вошел в этот деревянный дом - и вспомнилось. Ясно так. Как в сердце вступило.

Я сидел на табуретке, молча смотрел на плотно пригнанные, закаменевшие половицы, и отец Саши и Коли Петр Семенович перехватил упорный мой взгляд в пол, истолковал его по - своему:

- Как в сорок девятом построился - не перестилал полы. И ни одна половица не ходит... До этого нашего дома мы в бараке жили. Когда мать снова понесла - решил: построюсь. Гараж участок дал. Лес. Цемент. Строил сам после работы. Товарищи, конечно, помогали. А как же - свои ребята, шоферы...

- Ну что ты, батя, - быстро сказал Саша. - Чего вспоминать - то? Мало ли что было! И когда...

Саша говорил, а сам смотрел на меня, как бы извиняясь за отца: «Вспомнил батя не ко времени этот барак... Ну зачем? Живем нормально. При чем тут сорок девятый?»

Петр Семенович заметно смутился. Наклонил стриженную под «бокс» голову, потрогал пуговицу у горла. Расстегнул. Снова застегнул твердыми, короткими пальцами. Этот жест я уже видел. У Саши. Вчера, когда неожиданно полетел вал дифференциального механизма редуктора подачи.

Смена началась без суеты, без задержек, работа шла споро, сосредоточенно. Оставалось прокатать около шестидесяти метров труб, когда это случилось. Стан остановился, омертвел, и в цехе даже как - то стало тише. И говорить хотелось вполголоса.

- Не первый раз вал этот летит, - сказал Русаков с досадой. - Не выдерживает нагрузки, что ли? Говорили электростальцам, а результаты от наших разговоров - только что валы меняем.

Стан, на котором работает Русаков, - опытно - промышленный. Он специально придуман для производства холоднокатаных труб большого диаметра из труднодеформируемых сталей и сплавов и построен под Москвой, в Электростали. Длина стана - сто двадцать метров. Рабочая обойма - главный его орган - весит сорок девять тонн, но движется легко, без всякого видимого напряжения, изящно даже, вроде не из стали сделана обойма, а из чего - то вовсе даже невесомого.

Все операции: подача заготовки со стола, повороты прокатываемой на конической оправке трубы, передвижение оправки и многое другое - автоматизированы. Вальцовщик стоит или сидит у пульта, вроде только «кнопки нажимает», а стан работает, прокатывая трубу за трубой. Трубы получаются с внутренней и внешней поверхностью шестого - восьмого, а то и выше класса чистоты. Геометрические размеры труб тоже повышенной точности.

Добавлю еще, что стан, на котором работает бригада Русакова, не у одного меня вызывает понятное чувство воодушевления: такого стана пока еще нет ни на одном трубопрокатном заводе ни в одной стране...

Я не могу сказать сейчас точно, сколько это длилось, час, два или больше. Но факт остается фактом: Саша Русаков, подручный Володя Алферьев и вальцовщик Ваня Чуглаев сумели быстро поставить новый вал. Конечно, слесари им помогали. Но темп в работе задавала бригада Русакова. Как они работали! Разумно, скупо в движениях, но точно, четко, красиво. Они понимали друг друга без лишних слов. По жестам, по взглядам...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.