Поливальщик

Он походил туда-сюда вокруг дома, позевал, почесался. Аул еще не проснулся. В летнюю пору все спали на улице на деревянных возвышениях во дворе. Жаманкул испытывал досаду оттого, что все вокруг спали так безмятежно и сладко. «Вот дрыхнут, а! – бормотал он про себя. – Ни забот, ни горюшка. Один я вскакиваю чуть свет и плетусь спозаранок на клеверное поле. А им хоть бы что. Будут храпеть, даже если родник иссякнет. Или, наоборот, весь Кайрак зальет водой. Даже не шелохнутся».

Но походил-походил просто так, без всякой надобности и цели и, наконец, опустился на корточки возле треноги и принялся отбивать кетмень. В том не было никакой нужды. Кетмень и без того был отбит, отточен так, что им можно было спокойно бриться. Поставив кетмень на маленькую наковальню, он с размаху принялся тюкать молотком по тоненькой закраине, резким железным лязгом взрывая сонную утреннюю тишь.

Первыми проснулись жена и дети. Потом досадливо подняли головы и перевернулись в постели соседи. Старик, утверждавший, что его теленок подох из-за дурного глаза Жаманкула, резко присел, полоснул взглядом неуемного соседа и снова завалился на бок, натянув на голову одеяло.

Никто, однако, ни слова не сказал Жаманкулу. А ему так хотелось, чтобы хоть кто-нибудь выразил неудовольствие. Эх, как бы тогда он обрушился на него! «Что?! – заорал бы Жаманкул на весь аул. – Из-за того, что ты дрыхнешь, как ленивая баба, я не должен отбивать кетмень? Так, что ли? Может, ради твоего покоя мне и клевер не поливать? Может, ты еще прикажешь ночь продлить? Всем в постели до обеда нежиться, как разморенной молодке, а?!» Он, Жаманкул, еще бы похлестче сказал. Да вот беда: никто не осмелится ему перечить. И хоть пылают в иных глазах гневные искорки, но все в ауле словно воды в рот набрали.

Жаманкул закинул кетмень на плечо и отправился на свое поле. Он уже второй день поливал клевер и за это время даже собаки не подпускал к роднику. Он походил по рядам, подправил кое-где канавки. Кчевер вновь взошел ровно, густо. Жаманкул повеселел. Эх, был бы родник горной речушкой! Направил бы он ее враз на клеверное поле. Какой бы вырос клевер – и представить жутко...

Весь день пропадал Жаманкул на своем поле, зорко следил, чтобы ни один клочок земли не остался без влаги.

Жара. Полдень. Жаманкул бредет в аул, предвкушая наслаждение в тени за самоваром. Неподалеку от аула, вдоль арыка, плетется с кетменем в руке незнакомый мальчик-подросток. Странно. Что ему здесь вдруг понадобилось? После той памятной драки с Муртташем Жаманкул избегал неожиданных встреч. Без лишнего шума, спокойно подозвал мальчика к себе. Рыжеволосый чубатый подросток подошел, поздоровался.

– Ну. говори: какие заботы тебя сюда пригнали? Мальчик запыхался. Заговорил торопливо, сбивчиво:

– У нас... это... огород горит... пропадает. Надо срочно полить. Папа сказал, что...

– А кто твой папа?

– Да Коканбай. Не знаете разве? Мы недавно переехали. Хозяин до нас, видно, ни разу не поливал огород... Вот мы и решили...

– Подожди, не стрекочи. Тут не вы решаете, а я. Понял?

– Да... но ведь огород...

– Подожди, тебе говорят. Заладил: «огород», «огород»... Я так понял, что ты сын нового ветеринара?

– Да-а...

– Ну, так слушай. В этом ауле каждый встречный-поперечный водой не распоряжается. Для этого нужно разрешение. А чтобы получить разрешение, нужно.. – Жаманкул торжественно извлек из кармана изрядно потрепанный блокнот в черном коленкоре, – нужно сначала записаться в эту книжку. Потом... потом нужно терпеливо дожидаться своей очереди. Та-ак... А дети к этому делу вообще не допускаются. Так что пришли ко мне своего отца. Понял? Так ему и передай. Скажи: мол, дескать, слова, он, дядя Жаманкул. в счет не берет. И еще... сегодня, к примеру, я занят. Никого не принимаю. А вот завтра... – Жаманкул достал карманные часы на длинной цепочке. – завтра в девять утра пусть придет. О нет... не в девять. В девять у меня срочное дело... Значит, в десять... да, да,.. ровно в десять я буду дома.

Подросток потупился, переминаясь с ноги на ногу.

– Вот так, дорогой. Передай папе привет.

Чай пил Жаманкул по обыкновению долго, до седьмого пота. Не отставала от него и жена. Бывало, чашку за чашкой опустошали они незаметно пузатый пятилитровый самовар.

Вот и сегодня он с наслаждением цедил крутой коричневый чай. чувствуя, как ровно покрывается испариной, как смягчается, словно оттаивая, кожа. Жена, прихлебывая из блюдца, как бы между прочим сообщила, что средний сын деверя-писателя привез из Алма-Аты невесту и что его, Жаманкула, пригласили на свадьбу.