Пожалуй, Михаил Александрович был первым из тех людей, которые определили мою судьбу, кто сыграл одну из главных ролей в формировании Плотникова – будущего актера.

Меня пригласили выступить в журнальном разделе «Автобиографии», и, принимая с благодарностью это приглашение, я тотчас же решил, что свой рассказ о прожитом, увиденном, передуманном я построю, не мудрствуя лукаво, так, как подсказывает мне мой главный драматург – собственная жизнь. А жизнь, судьба каждого человека во многом зависит от тех людей, с которыми мы встречаемся в юности, в пору возмужания, в зрелые годы. Каждый из нас – своеобразный вагончик, который летит по рельсам, протянутым в будущее, и на поворотах, то едва заметных, то крутых, когда нас «заносит», стоят какие-то добрые, а иногда и не очень, стрелочники, которые оказывают влияние на наше движение.

К счастью, в моей жизни чаще всего встречались именно добрые «стрелочники», и среди них я в первую очередь хочу назвать Михаила Александровича Чехова. Я был принят им в студию, которую позже мы назвали «К.Р», «Красная Рампа». Занятия в студии проводились не каждый вечер, а только тогда, когда все студийцы были свободны от работы.

Из вечера в вечер с огромным трепетом и какой-то особой страстностью выполняли мы один и тот же этюд. Все садились на пол, как на ковер-самолет, и «летели» по воздуху, фантазируя по поводу того, что встречалось на нашем пути. А встречалось нам многое: облака, грозовые тучи, нас ослепляла молния, мы вздрагивали от грома, видели луну, звезды, горы, а иногда и города с фантастическими зданиями, ощущали беспредельность вселенной, приближались к Венере, и обо всем увиденном мы говорили, спорили.

«Полет на ковре» выработал во мне умение фантазировать по поводу любого предложенного материала, подмечать в окружающей жизни то, чего я раньше не замечал.

...В феврале 1919 года нас, группу служащих Пресненского военкомата, направили на юг России для организации военных комиссариатов. Летом я заболел брюшным тифом и попал в госпиталь. Долечиваться меня отправили на родину, в Вязьму. Там к этому времени был организован народный театр, и я поступил туда актером.

Летом 1921 года умерла тетушка, на моих руках остались сестра и брат. Нужно было как-то выкручиваться. Одежду, которая осталась после тетушки, мы меняли на муку, крупу, хлеб...

Однажды на базаре я подошел к одному крестьянину и спросил, нет ли хлеба.

— Да что ты, родный, сами мякину едим!

— Ну, нет ли хоть кусочка сала? Вот на юбку сменяю – у меня дети малые.

— Какое там сало! Не видали его с тех пор, как пришла ваша Советская власть!

И плачет... плачет, даже жалко его стало. А когда, отойдя от него, я вдруг случайно обернулся, то увидел, как этот «голодающий» вынул краюху хлеба, развернул тряпку, вытащил из нее кусок сала и стал жрать, посмеиваясь надо мной.

Два десятилетия спустя, когда я снимался в роли кулака в фильме «Ленин в 1918 году», мне вдруг ясно, до мельчайших деталей, вспомнился тот мироед с куском сала в руке. И это воспоминание стало драгоценной реальной основой в создании образа «моего» кулака...

Зарплата в театре была столь невелика, что нам троим ее хватало только на несколько дней. Мне предложили руководить драмкружком на станции Вязьма в железнодорожном клубе. От города до станции было около пяти верст, так что в дни занятий – а их было три-четыре в неделю – я отмахивал по десять верст. За работу мне давали железнодорожный паек: муку, крупу, сахар. соль. чай. картофель – всего понемногу.

Весной 1922 года в Вяземский отдел народного образования пришла телеграмма следующего содержания: «Прошу направить Морского, Плотникова, Чаусова держать экзамен в школу Московского Художественного театра. Луначарский».

Это позаботилась о нас артистка МХТ СВ. Халютина. Она приезжала в Вязьму и в нашем спектакле «На дне» играла Настю. Мы тогда долго говорили с ней о своей мечте поступить в театральное училище. Такой случай представился: в секретариате А. В. Луначарского работал наш вязьмич Богданов – он-то по совету С. В. Халютиной организовал эту телеграмму и дал на подпись наркому.

Сначала в Москву уехал Морской. Ему повезло – он поступил в Четвертую студию. Затем в столицу отправились и мы с Чаусовым.

И вот я держу экзамен в Четвертую студию МХТ. Конкурентов у меня было много – 360 человек!

Я показывался в отрывке из пьесы «На дне». «Подчитывал» мне Чаусов. Закончил я под гробовое молчание экзаменаторов. Томительная тишина давила. И вдруг председатель комиссии Г. С. Бурджалов громко сказал:

– Плотников, вы нам не подходите! Следующий!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.