— И как же он там работает?

— А это уж вы у товарища Ларина Севостьяна Тимофеевича спрашивайте.

— Да-да, естественно. И все-таки в толк не возьму. Вроде и человек уважаемый и достаток имел, а поступает наперекор здравому смыслу. Почему? Может, у него с семьей что не так?

— Не-ет, с семьей у него порядок. Хоть и рожей не вышел, а семья крепкая. С женой в любви и согласии живут. Марья, она под стать ему — нерадостный человек. Дети у них как дети. В меру шкодливы, в меру головастые. Не в семье дело. Нутро у него скверное. Завистью изъедено. До объединения колхоза Улыбин председательствовал. Может, невелико хозяйство, а голова. Он меня в личные враги определил. Дескать, я его из той упряжки убрал, подсидел. Дурак, не Дягилев эти вопросы решает — партия. Так я считаю, товарищ журналист?

Дягилев сделал ударение на «так», получилось это неожиданно, Максим вздрогнул.

— Видимо, так.

— Вот именно, так. Ко всему прочему заболел он. Мы его в санаторий — отдыхай, лечись. Душа болит — понимаем. Все мы человеки. Прими наше уважение и возглавь ведущую бригаду. Она двух старых колхозов стоит. Ссуду на дом старшему сыну выделили. Пусть весь улыбинский род на земле корни пустит. Не кто-нибудь, а я его председателем ревизионной комиссии предложил. Мужик хозяйственный, прижимистый — нужный человек. Видать, мало ему показалось. Настроился кляузы писать. Я его к себе пригласил, урезонить хотел. «Брось, — говорю, — Федор Акимыч, навоз замешивать. Увидал несоответствие — скажи — меры примем».

— Ну и что?

— Обещал подумать. А потом взял и новую кляузу настрочил. Глаза на правду решил открыть. Подпольную ревизию учинил. И-эх, люди. Из-за каких-то пятидесяти кубов леса колхоз марать... Впрочем, о таких делах в коридоре говорить несподручно. Прошу, вторая дверь направо...

С каждой минутой Дягилев распалялся все больше. Властно вышагивал по кабинету, тяжело вскидывал руку, чтобы тут же с размаху рубануть воздух, а значит, достаточно зримо отделить мир Улыбина от мира Дягилева.

«С этим делом покончено, — всем своим видом говорил Дягилев. — Но я великодушен и готов помочь прозреть еще одному неверующему».

Максим пробовал сосредоточиться. Мешал дягилевский голос, который продолжал греметь в пустоте не в меру длинного, необжитого кабинета.

— Он мне все на жизнь кивал. Мол, она рассудит. Если бы не Ларин, к чертовой матери из партии поперли.

— Ларин? — насторожился Максим. — Ларин, значит, был против? Дягилев неестественно дернулся, будто реплика Углова оказалась под ногой и ему ничего не оставалось, как только споткнуться об нее.

— Само собой. Все общечеловеческий гуманизм проповедует: люби ближнего своего. Человек ему в рожу плюет, а он к терпению призывает. Хорош член бюро.

«Еще день побуду, совсем запутаюсь. Если актер, то цены ему нет. А может, действительно правоту свою чувствует. Прет, как танк».

В дверь постучали. Дягилев остановился, посмотрел на дверь, потом на собеседника, видимо, хотел выяснить его отношение к этому стуку.

— У вас дела, а я с расспросами надоедаю...

— Пустое, — отмахнулся Дягилев. — Дела при мне останутся, а вы уедете. Подождут.

И было непонятно, относится это упрямое «подождут» к людям или ко всем делам, которые все равно не переделаешь...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.