Писарев

«Объяснить в донесении, что просьба г-жи Писаревой надлежит разрешению правительствующего Сената, в который должны препровождаться и рукописи для дальнейшего распоряжения. Разрешение такового есть как особенная высочайшая милость. Но заниматься литературным трудом в казематах высочайше воспрещено».

Сорокин был упрям, но Суворов стоял на своем. Снесшись с Сенатом, он уже официально уведомил Долгорукова, присовокупив, что литературный заработок является единственным источником существования семьи Писарева...

...Ротмистр все глядел в стену, потом перевел взгляд на арестанта. С тем же отрешенным лицом жандарм снял с головы каску, выплеснув на лоб русые мальчишеские пряди.

— Я сжег все, чему поклонялся, — бесстрастно сказал Борисов, — и возврата к прошлому нет. Мне... сказал Иван Федорович. Он сейчас не может прийти. Давайте записку, Дмитрий Иванович.

Писарев молчал, веря и не веря, стараясь прочитать что-либо на каменном лице тюремщика. Записка к Благосветлову была готова, передать ее должен был Пинкорнелли. Отдать записку... этому? Возможно ли, боже мой?!

— Понимаю, — Борисов не изменил ни интонации, ни выражения лица, — понимаю. Но я даже знаю, где лежит записка.Вот здесь, под подушкой.

Писарев сделал движение, но длинная рука ротмистра уже вытащила сложенный в несколько раз бумажный комочек.

— Вам ничего не остается, как довериться мне, Дмитрий Иванович. Вы понимаете?

Писарев кивнул.

— Я, собственно, пришел сказать: не извольте беспокоиться. Даже... если равелин. Разум нельзя заточить. Его превосходительство господин комендант напрасно хлопочет.

Теперь Писарев смотрел на диковинного жандарма неподвижным взглядом.

— А как же, — он кивнул на дверь, — часовой? Ведь вы не должны были приходить?

— Бросьте, Дмитрий Иванович! Что они понимают!

Тут на лице Борисова впервые отобразилось какое-то чувство.

— Чурбаны! — презрительно бросил они закричал: — Открывай!

Дверь со скрипом отъехала в сторону, ротмистр перешагнул через порог, в колеблющемся от движения воздуха свете мелькнула плоская морда часового, и дверь снова захлопнулась.

«Лицо человечества — каменное лицо Борисова», — подумалось тогда Писареву. Появится ли вновь?

Дверь камеры открывалась и закрывалась несколько раз в день: караульные приносили завтрак, обед и ужин, заключенный выпускался в церковь, на прогулку или на свидание.

После покушения Каракозова тюремный режим существенно ужесточился. Офицеры Петропавловской крепости частично были заменены новыми, все свидания отменены, а о литературном труде не было и речи. Сорокин достиг идеала своего заведения. Дверь заключенного № 9 стала открываться гораздо реже...

Но однажды стечением обстоятельств она открылась навсегда. В связи с рождением наследника, будущего Александра III, ныне благополучно здравствующий монарх Александр II милостиво повелеть соизволил: сократить всем заключенным срок заключения на треть. К этому времени (конец 1866 г.) Писарев уже отсидел две трети назначенного срока. Жандармы допустили служебный просчет — проглядели, как Писарева, политического заключенного, подвели под общую амнистию.