У Саши Политковского все больше седых волос. «Сладкая» жизнь телевизионщика не прибавляет здоровья, сокращает встречи с друзьями и частыми разлуками портит настроение жене.

Года три назад ему и в голову бы не пришло, что на факультете журналистики МГУ кто-то будет писать о нем курсовую работу, что зрители захотят увидеть его не только на экране, но и на творческих встречах, а предприимчивые издатели выпустят плакат с его изображением...

У нас не принято писать о журналистах. Не шахтеры ведь, не летчики. Ценностей материальных не производят, хлеб не сеют, сталь не варят. Знай только «пользуются» гласностью направо и налево, критикуют кого-то. вечно чем-то недовольны. Шишек, правда, получают много. Ну, так это со стороны незаметно. «Ругать легко — взяли бы да попробовали сами!..» Не только пробовали — работали! И строителями, и учителями, и врачами. Думаю, Политковский с успехом мог бы проявить себя, скажем, в комсомоле, но вот многие ли комсомольские вожаки преуспели бы, как он, на телевидении?

И почему бы не написать о нем? Рассказать, как живет он за кадром, с кем воюет, ратуя за справедливость. Тем более что справедливости этой добивается не для себя — для других.

Знакомые не первый год, мы несколько раз уславливались об этой встрече. Чтобы сесть спокойно, заварить чаю покрепче и не торопясь поговорить о жизни.

— Папы нет дома, он уехал. — Это сын.

— Саша будет через неделю... Саша в больнице. — Это жена.

— Ты извини, вот вернусь денька через три, и сразу встречаемся! — Это он сам.

Наконец, приехал. Заварили чай с мятой. Сели. Включили диктофон.

— Поехали?

— ...В редакцию пришло письмо — в финотделах исполкомов не показывают Указ о прогрессивном налоге...

Включаем камеру и входим в райисполком, первый, что оказался на нашем пути. Сидит внизу бабушка. Спрашиваем: где тут финотдел? Поднимитесь, отвечает, на второй этаж, такая-то комната. Мы идем. Камера работает. Интересуемся: кто занимается кооперативами? Объясняют: такая-то женщина. А в это время по коридору уже: «Взгляд»! «Взгляд»!..»

«Да вот он, Указ, пожалуйста!» — говорит сотрудница финотдела. Читаем, оператор снимает. Значит, это не тайный документ? «Нет, конечно. Вот вы с телевидения приехали, снимаете, значит, не тайный».

Вроде все нормально, выяснили, что хотели, должны пожать друг другу руки, сказать «спасибо» и «до свидания». И тут эта женщина говорит: «На третьем этаже — председатель райисполкома и его заместители. Может, вы все-таки зайдете туда?..» «Какой смысл? — спрашиваю — Ведь никаких проблем. Покажем материал в эфире, пусть посмотрят кооператоры и поймут: тайн здесь нет, а инциденты — по вине местных властей».

И вот мы прощаемся, а в это время какая-то дикая команда с воем несется с верхнего этажа: «Вы должны срочно пройти за нами!» Руки — за спину, хотя милиции нет. Я говорю: «Да вы успокойтесь, все в порядке». «Какой «все в порядке»! Как вы смели прийти сюда?!»

Поднимаемся наверх. Зампред меня вталкивает в свой кабинет. Следом хочет войти режиссер, но перед ним закрывают дверь. Три неизвестных мне человека спрашивают у меня документы. Вытаскиваю паспорт и говорю: «Я простой советский человек, иду по улице, вот райисполком. Мне интересно было: имею ли право зайти сюда? Но поскольку я имею некоторое отношение к телевидению, то у меня была камера, и я хотел продемонстрировать, что любой советский человек вправе прийти в райисполком».

Здесь надо сделать небольшое отступление. Когда Политковский только начинал во «Взгляде», то задумывал свою работу именно так, что будет показывать ситуации, в которых может оказаться любой нормальный человек. Ну, скажем, может провалиться в прорубь. сшить из нижнего белья шапочки. обменять пластинки...

Когда он решил испытать себя на прочность в проруби, можно было прибегнуть к помощи каскадера, которому ничего не стоило хоть несколько раз провалиться под лед и выскочить оттуда. Но нормальный трезвый человек никогда не отождествит себя с этим каскадером. Хорошо йогу: взял, заткнул все дырки и не дышит два часа. Но Политковский не каскадер и не йог. И чтобы зритель видел на экране как бы себя самого и верил происходящему, проваливаться надо было Саше самому.

Он ночь не спал? его долго инструктировали. Был единственный дубль. Дома и на работе никто не знал об этой съемке, потому что сам Политковский не был уверен, что вообще вылезет. И те, кто стоял за камерой, тоже не были уверены. А стояли два водолаза и держали по багру. Когда Саша увидел эти багры и начал мысленно соотносить их со своим телом, ему стало очень неуютно. Хотя, когда шел по льду, наверно, был самым спокойным из всех собравшихся, потому что теоретически был подкован.

Он шел и видел, а точнее, не видел, а слышал, как все замерли. Потому что лишь приблизительно знали, где он может ухнуть в воду. Ибо проруби как таковой не было. Он тоже, приблизительно знал, что где-то в радиусе семи метров лед должен проломиться. И шел на это место.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.