Писарев

Игорь Тарасевич| опубликовано в номере №1492, июль 1989
  • В закладки
  • Вставить в блог

— Кандидат Санкт-Петербургского университета Писарев, — ответил Писарев со всей возможной учтивостью, словно они представлялись друг другу на светском рауте. — Я ждал господина Пинкорнелли, но это, право, все равно... Изволите присесть, господин ротмистр? Будьте как дома, милости прошу.

Губы у жандарма чуть дрогнули, но он не улыбнулся, а лишь кивнул часовому, чтобы тот вышел. Бумм! — дверь захлопнулась. В тишине куртины Писарев со скрежетом придвинул к столу табуретку и сел. Усталость наваливалась на плечи, не было больше сил валять дурака. Ротмистр неотрывно смотрел на заключенного, и, казалось, никакая мысль не отражалась в этом взгляде. Писарев сидел, подперев голову руками.

— Дмитрий Иванович! — сказал, наконец, жандарм, и заключенный вздрогнул, — Дмитрий Иванович, вы знаете, что такое Алексеевский равелин? Вас могут туда перевести. Вы... вы знаете, что это такое?

Борисов протянул руку и ловко снял со свечи нагар, камера осветилась. Писарев молчал.

— Алексеевский равелин в непосредственном ведении его сиятельства князь Василь Андреевича, — продолжал Борисов с чересполосицей именительного и родительного падежей.

Князь Василий Андреевич Долгоруков еще в июне 1856 г. сменил Орлова на посту шефа жандармов. Взгляды его в Петербурге были хорошо известны.

Писарев поднял голову, и жандарм увидел, как побледнел заключенный.

— Вы неоднократно обращались к господину военному генерал-губернатору. Вы понимаете, что в Алексеевском равелине он уже не сможет вас защитить?

Писарев, стараясь понять, что значит этот визит и неподвижный взгляд посетителя, не отвечал ничего. Ротмистр смотрел в стену, словно видел за нею широкую перспективу уготованной будущности.

...Суворов, генерал-губернатор и внук великого полководца, был личным другом Александра II и пользовался репутацией либерала. Назначение его в 1861 году генерал-губернатором Петербурга было уступкой общественному мнению. «Наше желание, — гласил изданный при назначении высочайший рескрипт, — чтобы правящие и управляемые соединялись узами взаимной привязанности и взаимного доверия».

Суворов, насколько возможно, старался сгладить меры III Отделения. А комендант Сорокин, крайне раздраженный невиданным в крепости пишущим заключенным, его бесконечными свиданиями, сношениями с издателем и идущими от сего беспокойствами, комендант, подчиненный и Суворову, и Долгорукову, никак не мог стравить губернатора с шефом жандармов. Сорокин запрещал, Долгоруков утверждал запрещение, а Суворов разрешал. Сказывалось, несомненно, и должностное самолюбие — губернатор при всем своем либерализме не терпел противодействий.

Письма Писарева представлялись перед отправкой по начальству. А начальство делало вполне определенные выводы.

Потапов — Долгорукову:

«Представляемое письмо передано генерал-лейтенантом Сорокиным. Письмо это обращает на себя внимание, потому что Писарев сообщает своей матери, что он самый деятельный сотрудник журнала «Русское слово», известного своим дурным и вредным направлением. При этом генерал-лейтенант Сорокин сообщил, что Писарев пишет очень много. Статьи его передаются прямо Санкт-Петербургским военным губернатором Благосветлову, который весьма часто посещает Писарева. Писарев содержится в Екатерининской куртине, в отдельном каземате и потому как переписка, так и свидания его не подлежат ведению III Отделения. Писарев по своему преступлению подлежит лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы, а потому, во избежание, чтобы статьи Писарева не произвели бы тех последствий, какие произошли от романа Чернышевского «Что делать?», я полагал бы снестись с министром юстиции, не признает ли он нужным переместить Писарева в Алексеевский равелин и тогда как выпуск его статей, так и неуместные свидания могут быть прекращены».

Пометка Долгорукова на записке Потапова:

«Переговорить при свидании».

Видимо, князь Василь Андреевич собирался лично говорить с Суворовым, не желая затевать официальной переписки. В состоявшемся разговоре Суворов, конечно, уяснил, что перешел предел допустимого и превысил полномочия. Но отменять уже данное разрешение было невозможно. Это понимал и главный жандарм империи — Долгоруков.

Новая пометка Долгорукова:

«Оставить без последствий, приобщить к делу».

Тем не менее Сорокин на разрешении Писареву писать, присланном из управления военного генерал-губернатора, наложил следующую резолюцию:

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены