Течение его мыслей было внезапно нарушено. В участок привели буяна, которого надо было усмирить и посадить до утра за решетку для выяснения личности.
Луна глядела прямо в окна.
Бледные зеленоватые полосы, легкие и воздушные, светились в комнатах, пронизывая стекла, скользя по подоконникам и падая по полу то широкими квадратами, то узкими линиями, вперемежку с тенями. Казалось, будто невдалеке от окон распластались по полу – немного наискось – такие же рамы, с темными переплетами, форточками и скобами, только туманнее и длиннее…
Город затих; лишь изредка мимо дома проезжал, не торопясь, извозчик; но Лыжину казалось, что где-то вдалеке все еще стоит над городом этот недавний гул, и что тысячи людей, десятки тысяч чего-то ждут, чего-то просят и требуют и кричат в один голос об одном и том же.
Прижимая ладонью шашку, Лыжин мягкими шагами, почти крадучись, останавливаясь и чуть приседая, ходил по безлюдным комнатам, то освещенный луной, то окутанный тьмой, то вновь освещенный, и думал, крепко сдвинувши брови и глядя вперед неморгающими глазами.
Он опомнился на мысли о своей матери, которая лежит в глубине рощи за монастырской оградой, далеко отсюда, в другом городе.
Он вспомнил, как однажды заказал панихиду на ее могиле, как среди рощи в летний жаркий полдень странно звучал басистый голос дьякона… Каркали на деревьях вороны, шумели листья, дул ветер, и дьяконовский бас был похож на жужжание шмеля…
Лыжин остановился и прислушался.
Это буян за решеткой, тоном дьякона, густым тихим басом, точно за версту отсюда возглашал ектенью, гудел мерно, как шмель, без всякого задора, спокойно и серьезно:
– Долой насилие… да здравствует свобода…
Лыжин улыбнулся, но потом бросился к решетке и затопал ногами.
– Цыц, ты! Негодяй! – крикнул он, задыхаясь от волнения.
Лежа на полу, буян приподнял голову и узкими глазами с недоумением взглянул на Лыжина, потом повернулся задом и стал сопеть, как бы вновь засыпая.
В дверях стоял сторож и тоже удивленно глядел на Лыжина.
– Орать вздумал, – строго, но со смущением заметил сторожу Лыжин, кивнув на буяна. – Ничего… иди к себе, я это только так… для острастки…
Принявши позу победителя и грозно глядя на решетку, Лыжин постоял с минуту, пока сторож не скрылся за своей перегородкой, но как только он ушел, Лыжин опустил плечи и закрыл руками лицо. Ноги его задрожали, задрожали спина, руки и голова, и он бросился в дежурную, упал ничком на диван, затаивая в себе слезы и стыд.
«Беспорядки!.. Боже мой… Опять ожидаются беспорядки…»
И пристав, сказавший на прощание это страшное слово, начал казаться Лыжину черным, маленьким и крылатым, с длинным клювом, на тонких ногах с цепкими когтями – как ворон, каркающий над его головою.
«Ожидаются беспорядки!»
И Лыжину воображалась толпа с красными флагами… Ее сзади хлестали нагайками, а спереди встречали они – с обнаженными шашками. А над всеми ними носился в весеннем пахучем воздухе черный ворон и каркал… Из кожаной казенной подушки, в которую Лыжин уткнулся лицом, глядели опять на него в упор ясные радостные глаза, дышало жизнью и смелостью молодое лицо, и, точно в телефон, гудели прямо в уши ему торжествующие голоса толпы:
В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о трагической судьбе Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны, о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Фантастическая повесть
Рассказ
История жизни и смерти великого писателя
Чудо бельгийского собора Святого Бавона