Течение его мыслей было внезапно нарушено. В участок привели буяна, которого надо было усмирить и посадить до утра за решетку для выяснения личности.

6

Луна глядела прямо в окна.

Бледные зеленоватые полосы, легкие и воздушные, светились в комнатах, пронизывая стекла, скользя по подоконникам и падая по полу то широкими квадратами, то узкими линиями, вперемежку с тенями. Казалось, будто невдалеке от окон распластались по полу – немного наискось – такие же рамы, с темными переплетами, форточками и скобами, только туманнее и длиннее…

Город затих; лишь изредка мимо дома проезжал, не торопясь, извозчик; но Лыжину казалось, что где-то вдалеке все еще стоит над городом этот недавний гул, и что тысячи людей, десятки тысяч чего-то ждут, чего-то просят и требуют и кричат в один голос об одном и том же.

Прижимая ладонью шашку, Лыжин мягкими шагами, почти крадучись, останавливаясь и чуть приседая, ходил по безлюдным комнатам, то освещенный луной, то окутанный тьмой, то вновь освещенный, и думал, крепко сдвинувши брови и глядя вперед неморгающими глазами.

Он опомнился на мысли о своей матери, которая лежит в глубине рощи за монастырской оградой, далеко отсюда, в другом городе.

Он вспомнил, как однажды заказал панихиду на ее могиле, как среди рощи в летний жаркий полдень странно звучал басистый голос дьякона… Каркали на деревьях вороны, шумели листья, дул ветер, и дьяконовский бас был похож на жужжание шмеля…

Лыжин остановился и прислушался.

Это буян за решеткой, тоном дьякона, густым тихим басом, точно за версту отсюда возглашал ектенью, гудел мерно, как шмель, без всякого задора, спокойно и серьезно:

– Долой насилие… да здравствует свобода…

Лыжин улыбнулся, но потом бросился к решетке и затопал ногами.

– Цыц, ты! Негодяй! – крикнул он, задыхаясь от волнения.

Лежа на полу, буян приподнял голову и узкими глазами с недоумением взглянул на Лыжина, потом повернулся задом и стал сопеть, как бы вновь засыпая.

В дверях стоял сторож и тоже удивленно глядел на Лыжина.

– Орать вздумал, – строго, но со смущением заметил сторожу Лыжин, кивнув на буяна. – Ничего… иди к себе, я это только так… для острастки…

Принявши позу победителя и грозно глядя на решетку, Лыжин постоял с минуту, пока сторож не скрылся за своей перегородкой, но как только он ушел, Лыжин опустил плечи и закрыл руками лицо. Ноги его задрожали, задрожали спина, руки и голова, и он бросился в дежурную, упал ничком на диван, затаивая в себе слезы и стыд.

«Беспорядки!.. Боже мой… Опять ожидаются беспорядки…»

И пристав, сказавший на прощание это страшное слово, начал казаться Лыжину черным, маленьким и крылатым, с длинным клювом, на тонких ногах с цепкими когтями – как ворон, каркающий над его головою.

«Ожидаются беспорядки!»

И Лыжину воображалась толпа с красными флагами… Ее сзади хлестали нагайками, а спереди встречали они – с обнаженными шашками. А над всеми ними носился в весеннем пахучем воздухе черный ворон и каркал… Из кожаной казенной подушки, в которую Лыжин уткнулся лицом, глядели опять на него в упор ясные радостные глаза, дышало жизнью и смелостью молодое лицо, и, точно в телефон, гудели прямо в уши ему торжествующие голоса толпы:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.