Отклонение от нормы

Наши провожатые подтолкнули нас вперед, и мы очутились прямо перед входом в шалаш. Паук внимательно оглядел всех троих. Глаза его медленно ощупали с ног до головы Розалинду — всю ее стройную фигуру, — но так равнодушно, что у меня не возникло и тени беспокойства, потом остановились на мне. С минуту он глядел на меня в упор и наконец удовлетворенно хмыкнул.

— Помнишь меня? — спросил он хриплым голосом.

— Да, — честно сказал я.

— Не очень-то похоже на Вакнук, а? — Он обвел глазами равнину с лачугами и вновь уставился на меня.

— Не очень, — кивнул я.

Он помолчал, что-то обдумывая.

— Ты... знаешь, кто я? — наконец спросил он.

— Догадываюсь, — ответил я.

— Ну? — Он вопросительно приподнял брови.

— У отца был старший брат, — не очень уверенно начал я, — сначала он был признан нормальным, А года через три после рождения у него отобрали Метрику и... он куда-то делся... Его забрали...

Он молча кивнул.

— Все правильно, да не совсем. Мать очень его любила... и нянька тоже... Когда за ним пришли, его уже не было. Понимаешь, что это значит? Они не успели... Ну, ты ведь знаешь, что они обычно делают перед тем, как избавиться от таких, как я... Словом, дело замяли, словно ничего такого и не было... — Он горько усмехнулся. — Старший сын. Наследник... Вакнук должен был быть мой! Он и был бы, если бы не... — Он вытянул во всю длину свою руку и секунды две рассматривал ее так, словно видел впервые. Потом он снова взглянул на меня в упор.

— Тебе известно, какой длины должна быть рука у человека?

— Нет, — сознался я.

— Мне тоже, — сказал он, — но кому-то там, в Риго, это было известно. Кому-то из их грамотеев... И потому Вакнук принадлежит не мне. а я живу, как дикарь... И среди дикарей. Ты старший сын?

— Старший, — кивнул я. — и единственный. Был еще один, младший, но...

— Не выдали Метрики? Я молча кивнул.

— Стало быть, и ты теперь лишился Вакнука?

Это как раз тревожило меня меньше всего. Я вообще никогда не думал, что мог (и должен был) унаследовать Вакнук. Должно быть, у меня всегда было подспудное ощущение, что рано или поздно меня раскусят и мне придется спасаться бегством. Я так долго жил с этим чувством, что теперь совершенно не страдал от той злобы и обиды, которая, по-видимому, переполняла душу Паука. Я так ему и сказал: что, мол, только рад быть здесь, в безопасности. Это ему как будто не пришлось по душе.

— У тебя просто духу не хватает драться за то, что должно принадлежать тебе по праву, — презрительно буркнул он.