Глазов долго рассматривал лицо Дзержинского, медленно курил, со вкусом затягиваясь папиросой.
Дзержинского эти жандармские штучки не волновали.
— Феликс Эдмундович, как с легкими? – спросил наконец Глазов. – По-прежнему страдаете?
— Ян Эдмундович, – поправил его Дзержинский. – Вы спутали мое имя.
— Да будет вам... Но если хотите поиграться, извольте: Ян Эдмундович.
Глазов затушил папиросу, достал из стола газеты – «Биржевые ведомости», «Русь», «Искру», «Червоны Штандар», «Вперед». Подвинул их Дзержинскому и предложил:
– Изголодались без новостей, верно? Почитайте, я пока спрошу нам чая.
Он выглянул в коридор, крикнул унтера:
– Два богдановских. чая и сушек. Вернувшись к столу, он снова уютно устроился в
кресле и медленно вытянул длинные ноги.
— А «Освобождения» у вас нет? – спросил Дзержинский.
— «Освобождения»? – Полковник оторвал глаза от ногтей, мельком глянул на арестанта, полез в ящик, перебрал все газеты. – Увы, нет. Но я спрошу, чтоб доставили.
Пришел унтер, щелкнул каблуками, замер у порога с подносом в руке.
– Да, да, прошу, – сказал Глазов. – И лимон при нес? Ну, молодец, Шарашников, ну, умница.
– Рады стараться, ваш высокродь... Когда унтер вышел, полковник продолжал:
– И обязательно обваляйте лимон в сахарной пудре... Говорят, лимон крайне важен для тех, кто занят интеллигентным трудом...
Дзержинский отложил газеты, осторожно прижал их к столу.
— Какие-нибудь вопросы ко мне будут?
— Вопросы? – переспросил Глазов. – Да их тьма. Но вы,- видимо, откажетесь отвечать.
— Конечно.
В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.