Алька молчит. Соображает: может, пригласить в кино? А потом побродить по аллее. «Ты – неоткрытые моря, мысли тайные. Ты – дорога моя, дальняя, дальняя...»

– Алька, ну чего ты молчишь?

– Я хотел спросить, что нам задано по алгебре.

– Дурак, разве нужно для этого так долго думать?

Перегрузки я пересилил не сразу. Я долго сидел на скамье напротив Алькиного подъезда. Наконец двинулся к дому. Одна мысль не дает мне покоя: «Почему я до сих пор откровенно, по-мужски не поговорил с Алькой?» И тут же успокаиваю себя. Еще не все потеряно. Завтра. Серьезный разговор будет завтра. Я постараюсь повлиять на Альку.

Эх, знать бы, что будет завтра, как пройдет урок, мой разговор с Алькой...

Завтрашние заботы... Они так и остаются загадками сфинкса.

«Так это же хорошо – заботы и загадки, – успокаиваю я сам себя, – потому что иначе было бы скучно жить...»

Утром следующего дня я стою у раскрытой двери класса и пропускаю опаздывающих учеников. В руках у меня патефон. Он притягивает к себе взгляды, как магнит. Суматоха в дверях похожа на столпотворение. Меньшее, чем вавилонское, но большее, чем предусмотренное школьным распорядком. Грань здесь определить не всегда просто. Я чувствую эту грань и переступаю порог класса.

Оказывается, моему патефону присуще одно чудесное качество – умение не заводиться. Я кручу изо всех сил ручку. Пружина поддается, но с невыносимым скрипом. Торопился, не проверил. Это еще один угол, о который я неминуемо должен стукнуться. Я смотрю на класс и вижу, как с каждым скрипом катастрофически падает мое педагогическое влияние.

Я смотрю на Альку. Он – само внимание. Серьезный, строгий, дисциплинированный. Руки на парте. В глазах нетерпеливое ожидание: скорей

бы музыка. Он даже сочувствует мне. Это меня успокаивает, я стараюсь и... многого не замечаю. Например, что Алька подал знак Подкрючкину, и тот воткнул в розетку штепсель от шнура. Шнур тянется под партами. Конспирация, конечно, липовая. Но ведь даже для того, чтобы увидеть солнце, надо посмотреть на небо. Мои же заботы – патефон.

Алька оборачивается к задней парте, за которой сидит Надя, и показывает большой палец: вот такой номер! Надя кивает головой: понятно. Я перехватываю взглядом этот немой разговор и, конечно, ничего не понимаю.

Наконец-то. Пружина пошла легко. Патефон завелся. Я кладу на диск пластинку. Ария Бориса.

– Мы прослушаем сегодня несколько арий. Творчество поэта засверкает перед нами совершенно изумительными гранями...

В классе тишина. Удивительная тишина. Я пускаю патефонный диск. Но что это? С первыми оборотами пластинки раздаются совсем другие звуки: «Ча-ча-ча, ча-ча-ча...» Я почти набрасываюсь на патефон: неужели ошибка? Нет, точно. Ария Бориса.

Меня прошибает холодный пот: началось! А бойкий ритм «ча-ча-ча» уже заполнил весь класс. У кого-то в такт постукивают каблучки. «Ча-ча-ча, ча-ча-ча»... – это новая кубинская песенка. Вчера у музыкального киоска было столько народу! Все понятно. У кого-то в парте... Я бросаюсь к Витьке Сверчкову. Его глаза! Они полны смеха. Он не может удержаться.

Я отбрасываю крышку парты Сверчкова. Пусто. А «ча-ча-ча» все громче и громче. Я оборачиваюсь и вижу, что Алька смотрит в. сторону Нади.

– Здорово, да? – спрашивает Алька. В глазах у Нади восторг:

– Потрясающе!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.