Удивительно! Как здорово все у меня получилось! Какой славный разговор состоялся у меня с Алькой! Разве не о нем я так упоенно мечтал вчера вечером?

Я пытаюсь успокоить себя. Конечно, путь познания горек. Даже Руссо и другие великие... Нет, это не аргументы. Просто я бездарность, полное ничтожество... С этим я вваливаюсь в свой подъезд.

В комнате мой взгляд падает на «методику». На раскрытой странице подчеркнуты строки: «Музыка – важнейший компонент...»

Я захлопываю книгу и бросаю ее на кровать.

Теперь надо написать заявление. Все, о чем я думал по дороге домой, все от слова до слова ложится на бумагу. Я подхожу к окну. В небе рокочет вертолет. Завтра я лечу в аэропорт за билетом. Возьму на день вперед. Дня вполне хватит, чтобы разобрали мое заявление, обсудили на педсовете мой антипедагогический поступок и всыпали по первое число. Все верно. Я даже не буду оправдываться. Мне только обидно: Алька Спешнев... Представляю, как он сейчас торжествует! Потом на него будут показывать пальцем: благодаря ему из школы был изгнан презренный скиф...

Я хватаю со стола исписанный тетрадный листок и бегу в школу. По дороге мне попадается весь класс, потом – Надя, а потом за ней, шагах в двадцати, – Алька. Странное дело. Почему порознь? И вообще, почему Алька не в кругу ликующей толпы? В сущности, правильные и нужные для меня вопросы. Но откуда мне знать, что было в классе после того, как я бесславно покинул школу?

...Когда я, согнутый и жалкий, иду по коридору, потерпев полное поражение в поединке с Алькой, мне и в голову не приходит обернуться назад, еще раз посмотреть на своих учеников. Мне хочется одного: скорей убежать.

Я бреду, как воин, у которого отняли самое дорогое – честь. И не знаю. что класс, наблюдавший наш короткий разговор у кабинета директора, медленной, угрожающей стеной надвигается наг.Альку и берет его в крут...

– Нажаловался? Шишка на лбу – ценная улика, да? Ты благороден, как рыцарь? – говорит Надя.

Конечно, неприкрытый сарказм. В другой раз все бы засмеялись, а сейчас молчат. Надя подает Альке череп и магнитофон. Алька идет по коридору. За ним все остальные. Витька Сверчков пытается ткнуть его кулаком. Надя останавливает его.

– Не связывайся, – слышит Алька ее голос. Это звучит как приговор.

У школьной лестницы Алька остается один. Все скрылись в аллее. Надя вернулась, проговорила скороговоркой:

– Можешь взять своего Багрицкого...

– Но почему? – с трудом выдавливает из себя Алька.

Почему так бывает, что в самую трудную минуту люди перестают понимать друг друга? Особенно если им всего лить шестнадцать... Нет, понимают, но не знают, как сказать об этом, и потому все делают наоборот. Вот сейчас Наде бы остановиться. Она же знает, о чем ее просит Алька. А как? Ведь это и есть самое трудное – остановиться. И потому она идет вдоль решетки и не может обернуться.

«Тебя среди воинственного гула я проносил в тревогах и боях...» «Он так любит эти стихи, – думает Надя. – А почему же смалодушничал?..»

– Может, вы просто не разобрались?

– Нет, ты поступил трусливо, как фискал.

– Это неправда. Я хотел, чтобы вам было весело. Особенно тебе. А потом не понимаю, как я потерял рассудок. Это, конечно, подло. Но неужели непоправимо?

– Тебе было нелегко. Но то, что ты сделал, во сто крат хуже. Как это поправить, Алька? Это же предательство... Неужели ты не можешь понять?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.