Скрытен. Его доверие и признание можно завоевать лишь поступками, словам он не верит. Атакующие информационные потоки заставляют его беречь и всячески культивировать в себе чувство свободы, независимости от окружающих. Это болезненное, старательно охраняемое желание — своего рода защитная реакция — приводит к тому, что он пытается выглядеть равнодушным человеком. Впрочем, это внешнее «я» часто не соответствует «я» внутреннему — ранимому, подвижному, страстному.

И еще он умеет ждать. Своего часа. Своей удачи.

Что касается женщин и привязанностей, то здесь он крайне осторожен-. Возможно, из-за боязни лишиться той самой защищающей независимости? А может быть, сентиментальность, доверительность просто не соответствуют тому образу, внешнему «я», с которым он вынужден жить? Однако он четко усвоил, что и случайная встреча бывает счастливой... Но и тут противоречие: гоняясь за мечтой, он наконец достигает ее, а достижение мечты не только победа, но и конец погони за ней. И ему снова становится скучно.

Ему часто становится скучно (см. примечания).

Я не случайно даю столь пространную версию молодого «героя», созвучную, по словам молодых же людей, реальной жизненной правде, некрикливо вписывающуюся в нынешнее время, и... в ту проблему, о которой идет речь на примере работы горкома.

Дело в том, что, изучая ситуацию, собирая факты, общаясь с лидерами киевских (и не только) комсомольцев, я с удивлением обнаружил, что среди них очень немногие имеют конкретные представления о типе нынешнего члена союза. Слишком часто «белым пятном» оказывалось то, что находится в духовной, идеологической, психологической сферах молодого сознания. В головах некоторых комсомольских работников устойчиво живут представления о каком-то упрощенном — парниковом или же страшно агрессивном — характере. А у значительной части комсомольских вожаков представления о душевном мире нашего юного современника столь далеки от действительности и столь «всемирны», что просто диву даешься — и где они таких «подсмотрели».

Как ни парадоксально открывать эту «Америку», но многие комсомольские лидеры плохо знают жизнь со всеми ее наворотами, нюансами и колдобинами, продвигаясь по жизни какой-то уж очень «своей» колеей.

(Был, кстати, интересный случай, вошедший в историю благодаря... ежедневным отчетам милиции о происшествиях дня, хотя никакой уголовщины и даже нарушения общественного порядка не было. Просто одному освобожденному «в связи с уходом на пенсию» высокопоставленному чиновнику была дарована возможность раз (или сколько-то там — неважно) в месяц пользоваться государственной «Волгой». И вот почтенный пенсионер вызвал машину и отправился до боли знакомым маршрутом за... заказом, который выдавали в до боли знакомом переулке. Но... ошибся почтенный человек (память уже не та, внуки огорчают, недавние волнения и пр., и пр.), не давали в тот день заказы. А день хороший, летний, радостный. И дома в том самом до боли знакомом переулке вдруг открылись каким-то изяществом, и — боже ж мой! — людей-то, оказывается, как много народилось: снуют, как голуби... Словом, что-то произошло в душе чиновника, надлом какой-то случился, взял он и отпустил положенную «Волгу», решив пройтись пешком к самому «сердцу» родного города — благо «сердце» неподалеку находилось. И пошел. И заблудился. (Шоферы видят «свой» город. Пешеходы — «свой».) А машины нет. А вокруг люди снуют, как голуби, — («Ишь, народились. Проходу нет. А лица!!!»). И... (память уже не та, нервы, внуки, недавние волнения, домашняя собака почему-то вспомнилась и пр., и пр.) не по себе ему стало. Куда идти? Страшно стало. Где «сердце» родного города бьется? Где?! Вынесло его на людную улицу, и увидел он там вдруг близкое, знакомое, понятное — постового гаишника в летней, заметной форме. Бегом к нему. В руках — удостоверение с фамилией, известной всему городу. А гаишник молодой — прочел фамилию и на всякий случай перепугался. Что, говорит, надо, товарищ... Домой! Домой! — отвечает товарищ... Заблудился! Машину отпустил! Совсем обезумел гаишник. По рации вызвал дежурную патрульную сине-желтую машину с антеннами. Чиновника благополучно отправили домой. А в отчеты о происшествиях за день вошли строки про то, что заблудился товарищ... возле самого «сердца» города, что пришлось вызвать дежурную машину и отправить товарища... домой. Вот так. А вывод достаточно простой и демократичный: чтобы лучше узнать город, в нем нужно заблудиться...)

Между прочим, именно в Киеве об одном из тамошних секретарей было сказано: «Да он и по улице-то пешком ходил разве что в детстве. И в очередях он никогда не стоял, а о молодежи судит по своей собственной молодости, которая осталась где-то в 70-х...»

Быть может, именно благодаря таким «знаниям» молодежной среды и ее проблем, основывающимся лишь на фильме Подниекса «Легко ли быть молодым?» (который застал «врасплох», на мой взгляд, лишь результат явления, но не корни его) или свежей молодежной киноверсии «Маленькая Вера», быть может, именно благодаря таким «знаниям» и оказались в растерянности некоторые комсомольские работники?

Создание при райкомах, горкомах групп по изучению тех же «неформалов» — это несерьезно. Нельзя одним (или несколькими телами) закрыть все амбразуры сразу. Товар, как известно, наилучшим образом доходит до покупателя, когда скрупулезно изучается спрос. Это факт. Это объективная реальность, которую мы ох как ощутили!

Надо думать, в общем. И действовать. Повесив перед глазами замечательные строки Владимира Высоцкого:

Но стрелки я топлю.
На этих скоростях
Песчинка обретает силу пули!
И я сжимаю руль до судорог в кистях —
Успеть, пока болты не затянули!

Только не надо воспринимать эти размышления «приговором» Киевскому горкому и его работе. Там-то как раз многие ребята вместе со вторым секретарем горкома комсомола Александром Пилипенко, которого я «отслеживал» не один день, не просто всерьез озабочены обозначенными проблемами, но пытаются решать их «открыто и в упор», как предлагал решать проблемы (и решал!) неугомонный скиталец и наблюдательный писатель Олег Куваев. Там-то как раз, например, первый секретарь Подольского райкома комсомола Валя Мищенко не ждет, когда сверху спустят очередную директиву об «изучении неформалов», а сама приглашает одного из лидеров этих «неформалов» (по кличке Утюг) на работу в райком комсомола и, таким образом, во многом решает сложности с небезызвестными «фанатами»... А пока утверждаю: и Александр Пилипенко, и Валентина Мищенко во многом «попадают» в тот самый словесный портрет молодого «героя», который приведен выше и предложен самими молодыми...

Театр «на Подоле»

Это было как-то непривычно. Напротив меня сидел главный режиссер театра-студии Виталий Малахов, мял черные густые кудри и маялся. Почему-то (о сила традиции!) проговаривая слова извиняющимся тоном:

— Я понимаю... Нет, я, наверное, чего-то не понимаю... Но я живу хорошо и ничего не могу поделать, слышишь! К нашему театру хорошо, очень хорошо относятся. Мне некого и нечего критиковать. Ну, не-е-е-ту оснований, нету. Я только «спасибо» могу говорить и свечки ставить... от радости.

И он снова начинал подробно рассказывать о том, как хорошо живется его театру благодаря поддержке райкомов комсомола и партии. (Райком комсомола, между прочим, тот самый — Подольский, где первым секретарем Валентина Мищенко.)

А непривычным это было потому, что редко удается услышать от режиссеров театров-студий добрые слова в адрес городских властей. Даже делая скидку на склочные характеры режиссеров театров-студий, все же «власти» до сих пор относятся к подобным коллективам очень и очень снисходительно, стараясь их не замечать. (Тактика «закрыть!», «запретить!», «разогнать!» сменилась более «изящной»: — Где студия? Где?! Не вижу! А-а... студия? Какая такая студия?! — чуть утрирую, но по сути верно.) А просто говоря, молодежным театральным коллективам во многих городах не помогают ни финансами, ни жильем для артистов, ни человеческим вниманием. Не до них. Но, между прочим, если уж и паниковать насчет повального увлечения молодежи рок-музыкой, то именно театральный студийный коллектив может стать неназойливой и гуманной альтернативой атмосфере «потных децибел», которая бывает подчас на концертах отдельных подельщиков от рока. Просто театр может «близко» говорить о сокровенном, а люди одного возраста (ведь в зале и на сцене театров-студий, как правило, сверстники) быстрее договорятся и о жизненных ценностях, и о совместных поисках жизненного смысла. Об этом тоже говорил Малахов. Но уже не извиняющимся тоном.

А еще он произнес одну простую и чрезвычайно актуальную мысль: все зависит не от райкома партии вообще, не от райкома комсомола вообще, а от конкретного человека в райкоме: от его воспитания, культурного уровня, образования («Желательно, чтобы оно было гуманитарным, — сказал Виталий, — хотя бывают исключения...»), от того, какие книги этот человек читает и кто его друзья. Говорил Малахов и о том, что сейчас среди комсомольских работников появились, как он их назвал, новые недовольные. То есть люди, активно отрицающие не только тот формальный комсомол, который критиковался на XX съезде ВЛКСМ, но резко неудовлетворенные тем, как он зачастую перестраивается («отстраивается в сторону») сегодня. Людей таких пока немного: одни только-только в комсомол пришли, другие только-только приходят, третьи все более четко начинают осознавать, что «другой перестройки для них уже не будет». Люди эти и молодежь-то воспринимают как-то по-особому: стараются не столько руководить ею или поучать ее, сколько стремятся ее изучать. Терпеливо и спокойно. Не суетясь.

— А вот к проблеме конкретного руководителя, к проблеме личности... — продолжал рассуждать Малахов. — Пришел к нам первым секретарем райкома партии Иван Николаевич Салий. Так актеры наши сначала просто балдели, когда он по-свойски, запросто начал заходить в театр. Просто так. Потому что тянуло. Он, понимаешь, любит это дело. И разбирается в нем. Интуичит, как говорится... Но я не об этом. Просто однажды мы решили устроить Праздник улицы и пригласили «металлистов» принять в нем участие. Решили вынести прямо на Подол деревянный помост и на нем выступать... И вот пришел Салий. Потом подошел Рэйнбоу (см. примечания) — предводитель «металлистов». А я и говорю: «Это, Иван Николаевич, тот самый Рэйнбоу, знакомьтесь...» «А это, — говорю Рэйнбоу, — Иван Николаевич Салий — первый секретарь райкома партии». В общем, познакомил. И потом они под руку часа два по Подолу прогуливались и о чем-то разговаривали. Люди аж из окон повысовывались — такая их оторопь взяла... А праздник получился отличным — и весело и никаких скандалов.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.