— И что дальше?
— А дальше... я отойду, и вас здесь по стенкам размажут. Непонятно?
Понятно. В общем, почти все. То, что сразу было непонятно, нам потом дообъяснили. И главное — он не врал, этот невысокий, стоя на чуть расставленных коротких, крепких ножках и засунув руки в карманы темного кожаного плаща. Не врал, потому что толпа малолеток, сидевших за его спиной в зале и мутно поводивших глазами, по малейшему сигналу сорвалась бы с мест и равнодушно, но старательно постукала бы нас об стены. Вместе с двумя мальчиками из городского оперотряда. Вместе с редакционной фотоаппаратурой. Вместе с нашим желанием прочувствовать жизнь единственного в Киеве ночного безалкогольного заведения и взглянуть на его завсегдатаев. Он, этот дядя, говорил чистую правду. Свою. Проверенную. Он, диктовавший здесь свои, столь же строгие, как и его плащ, законы. Плевавший на все и всех.
— Наши фотографии в городском УВД посмотрите, а тут нас фотографировать не надо, — угрюмо наказал сорокалетний, властно пошевелив кожаными плечами под одобрительный шумок расположившихся за его спиной подростков.
И было в те минуты неуютно. От собственной беспомощности, от того, что этот вот чувствует себя здесь хозяином, от того, что он легко и без потерь самоутвердился в очередной раз. От того, что здесь, в этом заведении, это норма. От того, что «проблема неразрешима». (Если ее не начать разрешать.)
Потом уже, оценивая ситуацию, один из наших сопровождающих громко рассуждал:
— Тут можно только резко и категорично: силой их оттуда вышвыривать. В городе молодняк по подземным переходам толчется, по Крещатику тусуются... Деться им некуда, негде посидеть. В этот бар их просто не пустят. Дадут по голове и вышвырнут. Там эти диктуют законы. И радуются, что есть место, где они могут спокойно делать дела и тихо пить. Милиция? Да что говорить! Они сюда и не сунутся!..
Но другой, более, по-видимому, рассудительный, возражал:
— А может быть, лучше, что они в одном месте собираются? Пусть уж лучше так, чем по городу будут ходить и искать приключений...
— А ты понимаешь, что молодой дурак воспитается этим кожаным дядей на раз?! Что дядя пошлет молодого грабануть, например, киоск, и он пойдет и грабанет. После двух стаканов. А комсомол...
— При чем здесь комсомол?..
А в общем-то действительно при чем?
Ну уж действительно это стало просто модным, наравне с карденовскими новациями в одежде: чуть пошла ругань насчет нашей жизни, сразу приплетают комсомол. Иногда в этом хаосе слов даже трудно бывает припомнить, в чем он НЕ виноват. Едва заходит речь о молодежи, комсомол виноват сразу и во всем. А в чем конкретно? А неважно. А какой комсомол, конкретно? А весь. Это напоминает пространные рассуждения про «нашу молодежь», когда какие-нибудь страшно умные авторы или чиновники распространяются (обобщая!) по поводу очередной тусовки «металлистов» или юнцов с рыже-зелено-фиолетовыми гребнями на макушках. Словом, виноват комсомол, и все тут. (Удивительна и страшна наша способность сваливать вину за все на нечто очень конкретное, вырванное из контекста жизни, истории, первопричин, количества, которое определяет качество. Свойство это было, кстати, подмечено великим Гоголем, который выразил его, правда, на другом примере. Помните? Насчет... стоит поставить какой-нибудь памятник или просто забор, как сразу к нему всякой дряни нанесут... Есть тут определенная историческая закономерность — между потребностью обобщать и желанием наложить мусор на вдруг обозначенное место.)
Подчас создается ощущение, что комсомол виноват и в священном акте рождения (недоглядели!), и в священном акте погребения (опять недоглядели!). Но мне кажется (подчеркиваю, кажется!), что если самих комсомольских работников (и чем выше, тем вернее) спросить, кто же виноват в грехах «нашей юности вечной», они такое ответят (если, конечно, захотят), что останется задирать голову и грозить небу кулаком, суча, (см. примечания) по земле ногами.
Так кто же виноват? И в чем?
Я изначально и категорически отказываюсь от идеи, будто комсомол виноват во всех тяжких нашей молодежи. Что-де она — молодежь — такая, а не другая. Хотя никто не может толком сказать, если, конечно, не брать в расчет вековечные эпитеты типа «высокоморальная», «высокоустойчивая», «высокоидейная» и т. д., какая она, молодежь, должна быть. Тут, между прочим, позволю себе «крамольный» вывод — какая есть, такая и должна быть. Покрикивать на молодежь начали одновременно с появлением робких рисунков на сырых пещерных сводах — и это нормально и даже хорошо: ругань всегда бодрит. Несмотря на удвоенный расход нервных клеток.
Я изначально отказываюсь и от посыла, что комсомол повально виноват в бездуховности, в отсутствии веры и идеалов у нашей молодежи. Это выгодный кому-то абсурд. Эти обвинения подобны претензиям официанту по поводу того, что у вас левый висок подстрижен выше правого. Например — и очень краткий «например», — НЕ комсомол приказал запрещать рок-музыку, НЕ комсомол приказал «класть на полки» фильмы, НЕ комсомол приказал заменить демократию выборов «демократией заборов», НЕ комсомол приказал консервировать возраст в управленческом аппарате. Так что не будем. Не будем уподобляться толпе чиновников из спектакля Марка Захарова «Ревизор» (см. примечания), в котором через все действие в прямом смысле слова протаскивают избиваемого трактирного слугу-мальчишку. Его, бедолагу, топчут ногами и лупят почем зря отцы города. И в минуту радости. И в минуту волнения. И в минуту страха. И в минуту горя. И просто на всякий случай. С Городничим во главе. А чтоб разрядиться. Нервные системы разгрузить.
В отношении комсомола уже «разгрузились» предостаточно. Давайте уже говорить спокойно, без ломки стульев. Давайте говорить конструктивно (время не ждет!), как за столом переговоров на высшем уровне. А главное — давайте предлагать. Конкретно. Анализируя. Даже ошибаясь (ведь и тупиковая ветвь дает возможность понять, как развиваться дальше), но — предлагать.
Для того, чтобы проверить кое-какие уже отложившиеся ранее идеи, убедиться в правильности (или неправильности) не сейчас родившихся предложений и зарядиться для новых размышлений, я и отправился в Киев (названный в ЦК ВЛКСМ одним из немногих, бурно живущих центров комсомольских инициатив и конкретных дел). Чтобы пройтись с комсомольскими работниками по городу и четче наметить контуры простой и в общем-то необходимой, как кислород, проблемы: как сообща сделать так, чтобы наша страна стала лучшей страной в мире?
А чего ради замахиваться на меньшее?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Страницы рукописи Александра Мильчакова.