— Это-то я, положим, понимаю. Не понимаю только, как можно сдерживаться, когда все идет наперекосяк. Что тебе в таких ситуациях помогает?

— Я не могу сказать точно: использую вот это. Ирония, юмор, шутка помогают разрядить сложную обстановку. Если всерьез относиться ко всему, что происходит, можно с ума сойти. Смотришь на причуды погоды и понимаешь, что ты тут бессилен. Ну и нечего нервничать. Знаешь, есть такое замечательное слово, вернее, не слово, позиция: значит, так надо. Что-то стряслось — значит, так надо. И сразу на душе становится спокойно.

— Когда ты начинаешь фильм, ты уже видишь, каким он будет: цвет, свет, монтаж? Или все рождается на площадке, в конкретных обстоятельствах?

— Я его с самого начала вижу весь целиком, как говорится, от и до. Но это вовсе не означает, что он будет таким. Потому что каждое конкретное обстоятельство рождает новый поворот, новый режим, новое состояние. И в результате возникает что-то новое, необязательно лучше или хуже, чем я задумал, но другое. И это все при том, что еще на стадии написания сценария, когда мы с Сашей Адабашьяном только-только приступаем к работе, я не могу написать ни одной сцены, пока точно ее не увижу, пока точно не представлю, как буду ее снимать.

— Кстати, не совсем понятно, как образовался ваш творческий союз, когда, почему. Я понимаю, были бы вы оба драматургами. А то один — режиссер, другой — художник, но на пару пишете сценарии, вместе снимаете фильмы, а порой еще и сами в них снимаетесь...

— С Александром Адабашьяном мы дружим лет с четырнадцати, когда о кино оба всерьез не задумывались. Он окончил Строгановку, я — ВГИК. В какой-то момент решили работать вместе. Сначала как художник и режиссер. Потом стали писать и сценарии. Тут сразу многое сошлось: и то, что много лет хорошо знаем друг друга, что у нас схожие вкусы, что оба имеем определенный литературный дар.

— А вот чисто технически, как проходит ваша работа?

— Сначала обговариваем сцены. Он пишет свое, я — свое.

— Случается, что спорите?

— Конечно. Когда пишем сценарий, спорим по сценарию, когда снимаем картину — спорим уже по самим съемкам. Но так как режиссер все-таки отвечает за все, вместе взятое, то в случаях, когда мы не приходим к общему знаменателю, я поступаю так, как считаю нужным.

— Никита, ты нашел себя в профессии режиссера. Ты ее любишь, и она, скажем так, платит тебе взаимностью. А вот видишь ты себя в каком-то другом качестве? Есть другие профессии, близкие твоей натуре или, скажем, психике?

— Есть: дирижер.

— Почему?

— Не знаю. Я просто завидую этой профессии и умению дирижеров выжать что-то свое из того, что сделано другими. Казалось бы, есть ноты, есть оркестр, и все-таки хороший дирижер вносит в музыку свою трактовку. Как? Еще завидую людям, обладающим хорошим голосом, настоящим певцам. И дело тут не в славе, не в поклонении — в возможности вдруг прекрасным образом выплеснуть себя. Причем сейчас, сиюсекундно, именно в это мгновение. Не так, допустим, как художник: он целый год пишет картину, которую когда-то там еще выставят, увидят, оценят...

— Тебе не нравится более замедленный, отдаленный результат?

— Дело не в результате — другой процесс. В книге Юрия Лощица о Гончарове замечательно сказано: счастье — это не когда получилось или когда получится, а когда получается. Улавливаешь тонкость? Когда певец поет — если он великий певец, — у него «получается». То же самое и у дирижера...

— Но ты-то не дирижер, не певец, ты — кинорежиссер. Доволен, что выбрал эту профессию?

— А ты доволен, что живешь? Я уже сказал, что не делю: вот это моя работа, а вот это моя личная жизнь. Для меня это неразделимо и взаимозависимо. Со всеми накладками, осложнениями, которые меня расстраивают, огорчают. Но это моя жизнь. Я этим живу.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6

читайте также

• Чеховская нота, №1202, июнь 1977, Алексей Каплер
• Профессия – режиссер, №1335, январь 1983, Леонид Плешаков

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.