Не стрелять!

— А все же письмишко нам подсунул... — Зубов покачал головой.

— Так он же боится! — усмехнулась Люба. — Вдруг да опять его встретят!

— У тебя с подростками что-нибудь есть тревожное?

— Да с ними все тревожно... Но то, что вы имеете в виду... по-моему, ничего похожего.

Люба официально не занималась подростками. Просто в отделение пришла новая девочка — тоже своя, скалбинская, пока в милицейской работе, как говорится, ни тю, ни мя. Вот Люба ей и помогала...

— Я все-таки еще у Лены проконсультируюсь...

— Давай... И... наметь планчик, тогда вместе посоветуемся.

Николай Егорович не был таким уж, что называется, закоренелым интеллигентом. Для него сказать «вместе посоветуемся» было вполне нормальным делом. Еще он любил говорить про «краеугольные задачи» и был уверен, что слово «мышь» мужского рода, как и говорили всю жизнь в его родной деревне.

Он был вообще-то из трактористов. Николай Егорович Зубов, работать умел удивительно, а кроме того, отличался ловкостью и смекалкой. За все это и был он в конце пятидесятых годов направлен в органы...

Люба ничем не выдала того, что заметила эту стилистическую погрешность в речи начальника. Поднялась и сказала:

— Есть, Николай Егорович! Завтра я доложу!

Рука у Славки болела и здорово опухла. Такая лапища стала — любой заинтересуется.

Вообще утром это было совсем не то, что ночью. Утром он представил весь ужас того, что хотел сделать. Заперев дверь, вынул из-за дивана коробку с револьвером. Вид оружия, какая-то особая, жуткая его красота придали Славке сил. Он надел куртку, хотя была жара, и пошел к Алене.

— Ну чего? — спросила она. — Ничего?

— В смысле чего? — И тут Славка невольно засмеялся от этих «чевоканий».

— В смысле не будь дураком! — прошипела Алена.

— Да ничего не заметили, чего ты! — И опять пришлось улыбнуться, потому что «чевоки» продолжали его преследовать. А чтобы не вызывать Алениного гнева, он осторожно приподнял рукав куртки:

— Видала — сволочь какой!