Не стрелять!

Что-то подкатило Свинцову к горлу и к сердцу:

— Я с тобой не пойду!

— Да на кой ты мне там нужен! — В голосе у Гарусова прозвучало такое презрение, что Свинцов сразу испугался: обманет! Видно, и Градус это понял. — У тебя свое дело, у меня свое, понял? Пистоль работай!

— А если тебя?.. Они сразу узнают, что это мой пистолет!

И опять ему ответил взгляд не то удивленный, не то презрительный:

— Я тебе плачу, нет?.. Чего же ты хочешь: я плачу, ты рискуешь! А по правде — там верняк... — Он замолчал на секунду, непроизвольно, порывисто вздохнул, словно представил себе, как все это будет. Поглядел на Свинцова, усмехнулся уже спокойно. — Ты железки-то старые не выкинул?

— А зачем их выкидывать?

Ну тогда успеешь, — кивнул Градус — Только это... — Он поднял предостерегающе палец. И снова подкатило Свинцову к сердцу и под горло... Риск — благородное дело... Градус придумал какую-то там аферу, а Свинцов должен «благородно рисковать»! Вспомнился этот Градус в школе. Конечно, с ним каждый старался «вась-вась»: Градус — гроза вселенной. Но по-честному-то... дубина! Какую он там замыслил операцию... «Ы»?..

— Дрожишь-макаронишь, Свинца? Правильно, чего ж...

Если можно одновременно уважать и презирать, то вот этим самым взглядом и одарил Свинцова его бывший приятель... Потом Градус сразу стал рассказывать. И по мере того, как он подходил к самому главному, сердце Свинцова все больше наполнялось страхом. Он глядел на Градуса и понимал, что тот ничего не замечает, не знает, почему Свинцову надо бояться, и продолжал рассказывать... У него все оказалось обдумано. Каждая подробность на учете! Выходит, он лишь в школе был идиот. А в преступниках — гений! Вот как бывает...

Они выпили еще. И, крепко сжимая камень страха, чтобы он не слишком сильно ударялся по сердцу, Свинцов вышел на улицу. Сейчас же рядом оказался Крыса, безмолвный, почтительный... Они подошли к свинцовскому дому. Свинцов показал место на траве у калитки:

— Вот здесь будешь сидеть, когда и сколько прикажу. Ни одну живую душу не пропускать. Потом получишь сотню. Все. Садись!

В мастерской Свинцов быстро нашел ящик с пыльной крышкой, заглянул внутрь... Поржавело малость. Но не то было худо! Главное, не хватало многих важных деталей... На дне Свинцов нашел чертежи. Вернее, эскизы, но с размерами. Сделанные еще рукой отца!

Ладно, не о том сейчас надо думать! Конкретной работой он старался отвлечь себя от того камня, что сидел в груди... Десять тысяч, десять тысяч! Он принялся сравнивать чертежи с имеющимися железками... Нет, без токарного станка не сделаешь! Но как-то нужно выходить из положения, значит, выйдешь!

Никто, в сущности, не знал об этом, а сам Свинцов не придавал никакого значения тому, что он был человеком, исключительно способным к слесарным работам. И дед его слесарил, и отец в молодые годы. Но основной талант породы проявился как раз в нем, в Свинцове Виталии. Такая штука... Да и дед по материнской линии тоже был не абы кто, а хороший деревенский кузнец. Ему дай время, он бы трактор сделал своими руками — была у него такая странная мечта жизни. Однако времени ему не дали. И погиб он в тысяча девятьсот сорок втором году, защищая Ленинград...

Самозабвенно трудился Свинцов. Но выше себя не прыгнешь. Он уж и трубку стальную подыскал для дула, хорошо забил ее медной пробкой, все пригнал, приладил... все, что мог. Но чего-то без сверл, без токарного станочка... к отцу же не пойдешь!

Камень у него в груди качнулся, ударил... Да, это был страх. Но и еще что-то... Ведь Градус хотел ограбить женщину, которую Свинцов знал! Потому что она выдавала зарплату у отца в Мастерских! Для Градуса она была просто кассирша: чем толще и хромее, тем лучше! А для Свинцова... «Здравствуйте, Иван Витальевич... Так это и есть ваш наследник?» И отцу даже вроде говорили: надо ее заменить — какой она кассир? Теперь Градус хотел воспользоваться тем, что она неповоротливая, что отец ни с кем не любит ссориться... Тетя Наташа, старая кочерыжка... Уже двенадцатый день Свинцов делал пистолет и все время вел с собой беседы на тему «Я мог и ошибиться. Это совершенно не она!» Или: «Отцу ничего не сделают, отец-то не виноват!» Но в голове сверкали десять тысяч — богатство на всю жизнь!

И вот сегодня Свинцов окончательно понял: нет, не получится без токарного. И почувствовал страшное облегчение... Вернее, так: злость, но и облегчение... Теперь он просто вынужден будет: «Извини, Градус». А что он, действительно святой — ногтем будем обтачивать?.. И привет!

Но жизнь решила по-своему. Крыса, который изголодался сидеть тут одинокий и несчастный, подумал, что неужели он не имеет права сходить выпить чаю в нормальной невоенной обстановке. Тут и пожаловал Солдат-Юдин...

Как все быстро меняется в человеческой душе. Особенно в душе, не закаленной совестью... И вот Свинцов летит к бежавшему с поста Крысе... А тот и в самом деле чаи гонял но, увидев Виталия Ивановича, сидел, разинувши рот, словно щука перед смертью.