Не стрелять!

И Свинцов тогда поступил совершенно по-наполеоновски, хотя и не знал про это. На второй день он просто бежал из лагеря, предоставив Крысе разбираться с народом.

Дома, однако, Свинцов опомнился. Команда ему была нужна. С командой своей он был всё, а без команды — просто странный ханурик, вроде тиранов, которых вышибут из родной страны коленом под одно место, и они сидят в Нью-Йорке или Лондоне — пишут пасквили про свой народ.

И Свинцов сидел бы. Даже еще хуже. Те хоть миллионы обычно успевают награбить.

В школе и вообще среди поселочного народа были разные выдающиеся личности. Они выделялись чем-то именно своим, что только им могло принадлежать, чего у них не отнимешь. Тот по бадминтону кандидат в мастера. Тот по химии лучше всех соображает. Тот по стихам... Хоть стихи — вещь непонятная и даже глупая, но и по стихам выделяются люди. Даже очень заметно.

А Свинцов выделялся только своей командой. У него была странная слава, какая-то особая, какая-то немного опасная... И теперь он ее терял!

Тогда Свинцов сообразил: нужна война. «Небольшая, но победоносная...» Нет, конечно, он не такими известными словами подумал. Он просто сообразил, что хорошая драка сплотит его толпу, его «Новых Крепких»... «НОК» — так они будут называться в сокращении.

При помощи Крысы верного он каждому из «ноковцев» вручил послание, напечатанное на машинке (что, конечно, тоже поднимало его акции): «Секретно! Испытания в лагере пройдены тобой успешно. Поэтому приказываю: будь в среду на станции в 19 часов. Кисти рук и плечи размять! В. И. С-ЦОВ».

А когда начнут спрашивать, что это за «Кисти рук и плечи размять», Крыса должен был ответить:

— Что же ты не знаешь? Это же сигнал: «Готовься к драчке!»

Свинцов вот что решил сделать: они садятся в поезд. Проезжают какое-то количество остановок, находят двух или трех подходящих парней. Свинцов объявляет, что «это враги», и «ноковцы» их метелят... Сразу пойдет другое настроение. Общий успех, общая тайна... У себя на Скалбе Свинцов этого ничего делать не хотел: узнают, милиция, то, се...

Они погрузились в поезд (явилось человек семь), отъехали малость, стояли в тамбуре, курили, но как незнакомые. А Свинцов все поглядывал в вагон... Наконец сели два подходящих парня. И возраст как раз совпадал. Тогда Свинцов ткнул Крысу пальцем в бок. А тот уже и сам «присмотрел» эту же парочку.

Крыса вошел в вагон, перекинулся двумя-тремя словами с одним из мальчишек. Тот сразу встал — лицо нахмуренное и удивленное. За ним встал и приятель... Отлично! Потому что, если одного метелить всемером, все же не то.

Но Свинцов оказался плохим полководцем. В тамбуре эти двое поняли, что против них не один Крыса, а вся семерка. И тогда они как-то очень умело прижались спиной к дверям и начали махаловку. А так как в тамбуре было тесно, «ноковцы» не могли развернуть свои ряды — использовать преимущество в живой силе.

А тут и поезд начал останавливаться, двери зашипели. Двое неизвестных выскочили на перрон. И по тому, как они не побежали, а решительно так начали приглашать Свинцова и его компанию немного прогуляться, стало ясно: здесь их родная территория, навалом друзей и вылезать никак нельзя.

Двери закрылись... Парни сказали скалбинцам еще несколько ласковых слов, и на том история закончилась, плюс, к сожалению, несколько вполне профессионально поставленных «ноковцам» синяков и чувство огромного неудовлетворения.

— Чего они тебе хоть сделали-то, Свинцов? — спросил один из тех, кому досталось. Спросил нарочно без «Виталия Ивановича», нарочно таким наглым тоном.

— Что они — не твое собачье дело! А вот что я сейчас с тобой сделаю!

— Да плевал я на тебя! — И парень ушел в другой вагон. Но не потому, что трусил, а потому, что злился и презирал. За ним двинулись еще двое. И тоже не для того, чтобы врезать тому или хотя бы задержать.

Прошел месяц. Примерно, стало быть, до середины июля время докатилось. И вдруг Крыса заговорил!

Свинцов что-то творил у себя в мастерской. Он любил повозиться с инструментами, только не любил, чтобы об этом особенно знали: как-то нелепо — он такая личность, и вдруг, как простой пэтэушник, скрипит подпилком. И тут явился Крыса, человек, естественно, посвященный в свинцовские пристрастия, тихо сел в углу — действительно крыса крысой, вернее, мышь мышью, потому что с таким старанием ему до крысы еще расти и прорастать!