СЕВЕР НАШ. Последнею смирилась Онега. Ее отняли в апреле лихим, кавалерийским и лыжным наскоком. Вскоре подоспела весна. Еще вечерами цвело небо пышными, многоцветными лентами северных сияний, еще ночами пощелкивал морозище, но зимы уж никто не страшился. По утрам шло в атаку звонкое войско весны: перекликались в оврагах ручьи, с песнями перли к реке, где уже закипала лютая схватка льда и воды. Молодое, красногрудое солнышко неутомимо подпаливало, взрывало белые твердыни недруга. Поля, луга, перелески задыхались в густом дыме боя. Сияющие, юркие тучи обстреливали буйными ливнями, и птичьи оркестры подбадривали бойцов. И зима злая, растрепанная, беспорядочно отступала в леса, котловины, болотища, пятилась к северу - в пасмурные Мурманские дали. И вместе с нею, туда же тянулись, прятались другие - человечьи полчища - в медвежьи трущобины Карельского края, к глазастым финским озерам...

I

ВОСКРЕСЕНЬЕ. Павлушка Савельев выбегает на улицу. Теплый ветер обнимает его, лижет лицо, рвет мягкие завитушки волос. - Эх-ма!

С фуражкой в руке, расплескивая лужи, бежит по веселой улице лесопильного завода. У белого директорского дома обрывает шаг: в окно выпрыгивают голоса. Павлушка целится взглядом, ловит раскидистый куст черемушника у самой стены и по мокрым его суковищам подлезает вровень с окошком. Сердце обжигает холодок! Они. Всех их он знает наперечет: своя бражка заводская, - но жадно рассматривает каждого. Петька Скворцов ему говорил:

- Я большевика с первого взгляда завсегда отличу...

- Врешь - вскидывал Павлушка бровями.

- Ничего не вру. У них своя отметинка есть.

Ищет Павлушка эту отметинку, не может найти. Переводит глаз на самого старшего Кузьму Кузнецова, - нету ее и у него.

«Собрание»! - радостно думает Павлушка. Знал, что на ихние сборища посторонние не допускались. Любопытно послушать. Наверно о политике говорят, раз никого не пускают. Павлушка покрепче вцепился в черемуху, наструнил уши. Но политики услышать не пришлось. Все дружно ругали Груниного отца за то, что ночью онежские мещане подъехали к бирже на лодках и наворовали «товару». Грунин папашка, весь красный, отбранивался:

- Да, что вы напустились, сам я хапал, что ли?

- Ты не волынь, Иван Петрович. Раз партия тебя назначила директором, ты свое дело знай. Сколько раз я тебе говорил: Иван Петрович, назначь другого сторожа, один не доглядит, вот и дождался.

От тихого, рассудительного Кузнецовского говорка Иван Петрович вспотел и умолк... Кузнецов закурил цигарку и стал читать протоколы прошлых собраний. Все стали зевать. Зевнул и Павлушка Мимо, под самой черемухой проковыляла бабка Лукерья. Павлушка нацелился и харкнул; плевок прилип к бабкиному лбу.

- Слава те, господи, опять дождичек, - старушка перекрестилась. Павлушка плюнул опять и попал в глаз, - да и крупной какой!...

Бабка перекрестилась снова и подняла лицо к небу.

- Ах ты, злыдень! - заголосила она, - каторжанин! Кабы сатана твой язык откусил! Житья от тебя, фулигана, нет.

Павлушка, свешиваясь с веток, спросил:

- Бабка Лукерья, правду твой старик говорит, что у тебя пуп на холке...

- Тьфу, нечистая сила...

Бабка подняла «рейку» и ткнула Павлушку. Павлушка заохал, полез выше. Рейка ползла вслед, колола бока, спину. В белом доме запели «Интернационал», потом все высыпали на улицу.

- Караул! - горланил Павлушка, вцепившись в верхушку куста; вершинки гнулась, трещала, а бабка не отставала.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.