– А ты не хохочи! Ишь какой хохотун! – покачала головой Феша и снова села на стул. Откуда-то сбоку появился Олег. Он, наверно, выходил на крыльцо.
– Все кричите, значит. От чего ушел – к тому и пришел, – сказал устало Олег и прищурил глаза.
– Думал, что мы свежи, а мы все те же,-- – схохотнула Феша и стала помешивать чай.
– Вот-вот... – отозвался Олег и приподнял голову. Лицо у. него сделалось какое-то маленькое, бледное, безразличное. На верхней губе висел бисеринками пот. А брови были теперь черные-черные, почти угольные, нависшие, и этот уголь четко выделялся на белом лице.
– Что с тобой? – спросил я тихо Олега. Он рассмеялся и показал глазами на Нину Сергеевну. Потом наклонился ко мне к самому уху:
– Ты понимаешь, в ней что-то есть. И мне все еще ее жалко... Честное слово. Ты слышишь? Она же скоро сорвется. Она же на обрыве, ты понимаешь?
– Веемы, Олег, на обрыве... – сказал я тихо, потому что у меня снова заныло в груди. К нам подсела поближе Елена Прекрасная.
– Почему, мужики, замолчали? Заговорила вас княжна Нинель Воронцова.
– А ты осторожней, Ленка, с моей фамилией. Я, может, и правда княжна. – Нина Сергеевна засмеялась, откинула голову, и все ее большое, мягкое тело тоже вздрогнуло и пошло ходуном.
– Может, все может... э, – посмотрела на меня именинница. На лице у нее еще больше стало веснушек. А голос теперь был тоже усталый, она еле-еле ворочала языком: – Когда я занималась в училище, у нас литературу вел Синебрюхов. Ей-богу, не стоять мне на месте! А потом паспорта поменяли, и он стал Ленский Героль Александрович. Сменил, конечно, фамилию. И ты, Нинка, сменишь. Вот выйдешь замуж и сменишь.
– А за кого?
– Ладно уж, за меня... – как-то обреченно сказал Олег и стал медленно разливать вино. Рука у него печально подрагивала.
– А ты не гордись, Олежка! Лучше у жены спроси, можно ли тебе у нас задержаться. Спроси, спроси, может, разрешит. Охо-хо! – Она притворно вздохнула. – Глаза бы мои ни на что не глядели. Быстрей бы в Москву! – Олег посмотрел на нее внимательно и отвернулся к окну. Лицо его совсем побледнело, осунулось. Возле губ образовался синеватый злой полумесяц, как будто траурное кольцо.
– Не по средствам, Нина, живешь. Москву надо выстрадать, а потом уж... Я ведь тоже мечтал...
– Что-то ты сильно мечтал, Олежка. Говорят, деньжонок скопил уже на две «Лады». И построил гараж и баню...
– Нинка! Ты сегодня затихаешь?! – взмолилась Елена Прекрасная. Но та, к кому она обращалась, опять подняла кверху руку:
– Господи, помилуй мя грешную. И зачем только пожелала в эту дыру?! Провинция – страна чужая, страна чалдонов и собак... Ха-ха! – Она захохотала и далеко выдохнула сигаретный дымок. – Когда я училась в Москве, это написал Костя Лямин. Все ручки целовал мне, лизался, а сам бледненький, синенький, как стручок.
– Тебя послушать, Нинка!.. Кто только за тобой не бегал! Один король аравийский не бегал... – Именинница говорила медленно, потому что жевала конфеты.
– А ты завидуешь мне, Елена... А я вина хочу-у настоящего! Где моя большая соска? – Она сморщила лицо и зарыдала притворно. Потом пискнула, как ребенок. Все засмеялись, даже у Феши напряглось личико, оживилось.
– Ты артистка!! Ты наш золотой фонд, наша гордость!! – произнесла напыщенно именинница и раскурила медленно сигарету.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Отечество
Беседа с Виктором Потаниным