– Нинка, сдурела! У нас человек на диване, а ты плясать?! – сверкнула на нее взглядом Елена Прекрасная, но та ей ничего не ответила, – она жадно курила и смотрела в окно.

Я помню, как приехал врач. Зашла красивая девушка в белоснежном халате. А может, у нас было сильно накурено, потому таким белым-белым показался халат. Врач послушала пульс у Феши, потом смерила давление по аппарату, когда надувала грушу, то щеки у нее покраснели и разрумянились и лицо стало еще лучше, красивей, – я не видел в жизни красивей лица. А Феша дышала медленно, как будто спала. Красавица еще раз смерила ей давление и прищурилась: «Я ее забираю с собой. Ей нельзя без врача...»

Олег помог Феше подняться. Он же и вывел ее к машине и усадил. Я стоял на крыльце и глотал свежий воздух. Машина медленно пошла, засигналив, по пустой мокрой улице... С крыш что-то валилось, капало, казалось, что над городом идет дождь, – нет, не дождь даже, а бусит мелкий дождичек: кап, кап, кап, кап... Такие дожди бывают часто в июле. Они длятся целый день и всю ночь, потом еще день, еще ночь. А потом над городом встает бездонное небо и тишина. Она ложится тягучим теплом на душу, укачивает, – и всем от нее хорошо, и людям и птицам, особенно птицам от нее хорошо. Они поднимаются в эту синь и там кружатся, кружатся, точно благословляя землю и всех людей на земле... Вот и тогда над городом стояла такая же тишина.

А на другой день подморозило. И в этот морозец я увидел первых грачей. Они сидели на тополях, синевато-черные, изумрудные, на них падали длинные косые лучи, а рядом с птицами было небо, небо, простор. Я давно не видел такого неба, такой весны. И мне бы радоваться, мне бы дышать, но что-то мешало и останавливало, да и болело сильно в груди. И на другой день не пришло облегчение. И тогда я стал искать встреч, разговоров. Я позвонил Олегу, но не застал.

А на третий день я пошел по своей любимой дороге и опять уперся в реку. Но меня остановили не обрыв, не река, а музыка. Она играла где-то рядом, печально-нежная, горькая, но я не мог понять, где она. Наконец, догадался, ведь рядом же музыкальная школа, да скоро и музыканты вышли толпой на крыльцо. За ними показались люди с венками. А потом явилась из дверей огненно-красная крышка гроба, а за ней и сам гроб. Я смотрел и не верил. Издали гроб казался маленьким, узеньким, почти детским. «Да что же это? Куда я попал?» Музыканты опять заиграли и медленно-медленно двинулись к автобусу, на борту которого темнела траурная черта. Я подошел поближе к крыльцу. Здесь уже стоял директор – тот круглый, маленький, черноглазый. Он был сегодня суровый и строгий и опять походил на настоящего князя. Рядом с директором были Олег и молодой парень в дубленке с пышными отворотами. Возле парня о чем-то щебетала Нина Сергеевна, и тут меня увидел Олег:

– Ты понимаешь... Феша-то наша поехала. Второй инфаркт – и прощайте, товарищи, все по местам... – Он улыбнулся мрачно, с каким-то тайным значением, потом спросил у меня:

– Ты не хочешь с нами на кладбище?

Я молчал, я просто застыл на месте. Тогда Олег заговорил сам с собой:

– Я, пожалуй, тоже не поеду. Да и есть кому. У ней дочка-то молодец: и автобус наняла... И живые цветы... И музыканты даже не наши. Знай только умирай.

Я молчал, меня точно оглушили, и я не знал, что подумать. А автобус уже развернулся и медленно уходил. За ним поплелся второй автобус, очень старый, продолговатый. Такие ходили по нашему городу.

– Да-а, дела, дела... – Я оглянулся на голос Олега, но это был совсем не Олег, а тот парень в дубленке. И тут я догадался: это, наверно, племянник директора?

– Дела-а, – опять повторил он.

– Как сажа бела, – усмехнулась Нина Сергеевна и взяла сигаретку. Племянник тоже закурил, потом обратился к ней:

– Ты не слышала, да... У армянского радио спрашивают: почему жена плачет, когда муж домой не приходит?..

– Не так, не так! – прервала его Нина Сергеевна. – Когда я училась в Москве, за мной бегал один Костя, так он по-другому, ты слышишь, Адик?

«Ты слышишь меня? Ты слышишь?..» – звал я кого-то, но ни одного вздоха в ответ, ни голоса... Возле меня нестройной толпой прошли ребятишки – ученики. Они сели уже в третий большой автобус и загалдели. Нина тоже с Адиком подошли к подножке и заскочили туда. И вот уж нет машин, нет людей – все уехали, и только далеко по улице все еще раздавались гудки. Это шоферы кому-то сигналили, а может быть, так они. прощались с человеком. Кто их поймет...

Я вышел на обрыв и взглянул на тот берег. «Господи, какие все же снега, какие пространства!» И только далеко-далеко, километров за пять, темнели чьи-то плетни или домики. Там стояла деревня, там кто-то жил... И я напрягал, напрягал глаза и вдруг увидел там белую колоколенку. Она сливалась со снегом и смешивалась, и только там, где был крест когда-то – золотое сияние, желтое пятнышко, – теперь стояло белое-белое марево: не то снег отсвечивал, не то воздух клубился, не то просто устали глаза.

«Ты слышишь? Слышишь меня?..» – опять звал я кого-то, но ни одного вздоха в ответ, ни голоса. И только над головой у меня что-то тихо-тихо, печально позванивало, как будто колокольчик какой-то или небесный хрусталь. Но я знал, что это, я чувствовал, это просто с неба, прямо с самого неба опускалась на город весна.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.