Цель была ясна – создание атмосферы доброжелательности, искреннего дружелюбия, заинтересованности в делах товарищей по работе, бескорыстного стремления помочь, поддержать в трудную минуту.

И теперь, когда с первых шагов Саулюса в роли комсомольского вожака института прошло уже несколько лет – на последнем отчетно-перевыборном собрании его, правда, от этой должности освободили в связи с перегруженностью научной работой, но членом бюро он остается, – от многих слышишь: в институте создана атмосфера, способствующая коллективной работе, молодой ученый, приходящий сюда, может быть уверен: без поддержки не останется.

Итак, Саулюс Качюлис – человек, у которого все и всегда получается. Счастливая, безоблачная судьба. Способный организатор. Прочное место в науке. Все вроде бы действительно так...

Когда Качюлис изучал отрицательное магнитосопротивление арсенида галлия, эксперименты, которые он ставил, давали совершенно неожиданные результаты. Их называли «дикими». Казалось, Саулюс очутился в тупике. Ему со всей доброжелательностью советовали прекратить эксперименты. Порой возникало такое желание и у него самого. Опыт за опытом приносили непредсказуемые результаты, которые совсем не приближали к запланированной цели. Физический механизм явления был совершенно необъясним и непонятен. Откажись Качюлис от дальнейших экспериментов, вряд ли кто-либо упрекнул бы его в этом. Наоборот, большинство коллег нашло бы это решение самым благоразумным. Но он продолжал эксперименты. Привлек на помощь теоретиков лаборатории. И получил результат, вызвавший всеобщий интерес, открывший новые перспективы в работе...

Да, он удачлив, Саулюс Качюлис. Удачлив так же, как... может быть удачлив каждый из нас. Каждый, для кого работа не наказание и не унылое обеспечение своего существования, а радость, способ утвердить себя в жизни и в профессии. Каждый, кто верен своим убеждениям, имеет цель и умеет идти к ней. Каждый, кто открыт людям и умеет приходить им на помощь.

Когда в человеке есть, все это, удача не заставляет себя ждать. Таких людей она находит сама. И встреча с ней не случайность, а закономерность.

Дебют

Валентина Иванова

Почему тот или иной кумир кино вдруг теряет все свое очарование и, снимаясь и мелькая из роли в роль, не способен удивить уже ничем самого внимательного зрителя? Но в то же время, будем справедливы, всегда ли здесь вина самого актера? Он ли причиной того, что был порой случайно вознесен на вершины, что его фото и рекламы шумно печатались с первого же фильма, что вслед за этим ему стали предлагать роли, абсолютно, как одна к одной слепленные по образу и подобию первой? Ох, как нелегко сладкое бремя славы, а тем более такой скоропалительной, какой она бывает только в кино, для хрупкого, неоперившегося таланта!

Помнится, уже давно пришлось мне как-то написать довольно злую критическую статью о тогдашних молодых актерах кино. Пафос статьи был в том – и от этих мыслей я не откажусь и по сию пору, – что и сам актер вправе и в силе определять собственную судьбу.

Да, конечно, он не пишет сценарии и не ставит фильмы – его только приглашают на роль, но сколько мы знаем примеров того, как внезапно обнаруженная личность на экране властно притягивает к себе неожиданные роли, сценарный материал, интересных режиссеров. Очень нелегко актеру, тем более молодому актеру, утвердиться в кино (куда легче просто сняться!), и все же и от него тоже (!) зависит эскиз будущей судьбы. И ему в очень большой степени можем мы предъявить претензии в нетребовательности, в аморфности, в инфантилизме в искусстве.

Вскоре после этой статьи мне пришлось, как часто случается в газетной практике, искать актеров для поездки к зрителям. Позвонила я одной, тогда очень популярной актрисе из Вахтанговского театра, много снимавшейся и в кино. И вот что она мне ответила: «Да нет, куда же я поеду? Вы читали в «Литературке» статью? Так вот там сказано, что я еще совсем ничего в искусстве не совершила...»

Сами понимаете, положение хуже губернаторского (фамилию-то я свою ей не назвала!). Я начала объяснять, что, мол, статью читала, но-де она не совсем верно поняла автора (!), что автор пишет: актеров, мол, любят снимать по принципу типажности, так и ее сняли, взявши у нее лишь модный, современный абрис, не предлагая никаких задач для создания образа, на преодоление материала, на перевоплощение и т.д. Но актриса была настроена очень пессимистически: «Знаете, и другие могли понять так же – не умею я ничего в кино и к зрителям мне ехать незачем...»

Пришлось открыть журналистское инкогнито. Она пригласила меня в театр на свои спектакли, и, хоть их было немного, сразу стало ясно, насколько она в них интереснее, чем в кино. Но ведь то в театре...

А вот какой случай произошел с очерком об актере Николае Еременко, напечатанным в «Смене». Захотелось показать сложную синусоиду творчества молодого актера на таком достаточно ярком примере, как Еременко.

Но когда года два назад появился очерк, то в редакцию посыпались возмущенные письма: обидели кумира. А речь шла о том, что именно этот актер, ярко и безусловно одаренный, причудливо (но и типически, вот в чем все дело!) соединяет в своем творчестве такие, казалось бы, совершенно несовместимые по творческому потенциалу работы, как Дроздовский в «Горячем снеге» и главная роль в плохом и всеми разруганном фильме «Семья Ивановых», как Жюльен Сорель и «Пираты XX века». А после этого опять удивительно разнообразно, щедро сыгранный Алексашка Меншиков в «Юности Петра». И не то удивляет, что актер берется за разные и явно изначально слабые роли (понятно, что на высотах Жюльена Сореля не проживешь всю жизнь), но та мера предельной и какой-то даже отчаянной увлеченности, с которой играет он равно как в фильмах выдающихся, так и поделочных, сделанных на потребу дня. И вот парадокс – по анкете «Советского экрана» его называют лучшим за роль (!) стармеха в «Пиратах XX века»! Есть, конечно, и было всегда искусство строгое, регламентированное, и искусство площадное, балаганное, в котором тем не менее могут – и успешно: вспомним «Экипаж» – попробовать силы серьезные, тонкие художники. Но внутри-то себя надо ощущать эту грань, барьер несовместимости, тем более когда речь идет, скажем, не об «Иронии судьбы» или «Служебном романе», а всего лишь о «Трактире на Пятницкой». Идет незримое, подспудное размывание критериев, когда вторую высоту после длительных виражей вниз, «на публику», набрать актеру будет не так уже легко. Кстати, примерно те же мысли Еременко высказал в своей статье на страницах «Советской культуры».

Сложной была у меня, как критика, история с Евгенией Симоновой. Помню, от всяких встреч и интервью Женя сначала наотрез отказалась. Она спросила у меня: «А о чем мы с вами будем говорить? Вы знаете, столько уже было этих интервью, маленьких и больших, а проблема совсем не в том, о чем там обычно пишется». Долго пришлось уговаривать, убеждать, но все стало более или менее понятно, когда мы встретились.

После того, как Георгий Данелия снял Симонову в «Афоне» – помните, такая ясноглазая «скорая помощь», – ей стали подряд предлагать роли, роли и рольки в том же «голубом» жанре; но ведь у Данелии ее голубая роль была сложно вплетена в сатирическо-гротесковую ткань фильма, потому, быть может, и нужна была одна такая по-детски наивная, свято верящая в Афоню душа. А ей стали предлагать роли просто голубые, просто якобы положительные – без той жизненной плотности, социальной конкретности, которая была у Данелии. Даже большая ее работа в дилогии «Пропавшая экспедиция» и «Золотая речка» – это ведь сплошной наив...

Но к тому моменту, как мы встретились, произошел наконец у актрисы долгожданный перелом: она сыграла Анну Сниткину в «26 днях из жизни Достоевского», чеховскую героиню в очень сложной картине В. Жалакявичуса «Рассказ неизвестного человека», интересную роль в политическом телефильме «Рафферти». И играла она у серьезных режиссеров, рядом с такими партнерами, как Олег Борисов, Анатолий Солоницын, Александр Кайдановский, Георгий Тараторкин. В нее и раньше верили, были в ней искренность, обаятельная непосредственность, но такую драматическую серьезность, такую зрелость вряд ли можно было предположить.

И вот теперь – помню, было это за кулисами Театра имени Маяковского – Симонова, еще вся запыхавшаяся, только что примчавшись в театр (впрочем, я уже привыкла, что актеры обычно постоянно опаздывают, жизнь у них такая суетливая, хлопотная), эта по виду еще совсем девчонка, присев на минутку на подоконник перед репетицией, с полной ответственностью заявляет мне, в общем, впервые встретившемуся ей человеку, что теперь будет отказываться от ролей – того еще плана, какие ей предлагали раньше, симпатичных студенток, непосредственных молодых учительниц или просто обаятельных девушек, которым нет числа. «Я лучше, – сказала она, – вообще не буду сниматься, как-нибудь проживу, ведь есть еще и театр». Впрочем, то, что Евгения Симонова лишена суетного «звездного» тщеславия, заметно сразу же, с первой минуты знакомства с ней, она и на актрису-то непохожа. Но есть в ней еще какое-то упорство, быть может, упрямство, а в общем-то редкая основательность жизни в искусстве, которая вызывает уважение.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.