С чего начать? Может, с легенды? Когда аллах создавал мир, рассказывает старая сказка, одним народам достались богатые леса, тучные поля, широкие реки, другим – высокие горы и голубые озера. Казах получил только степи. Несправедливо, решил он, и стал просить всевышнего выделить и ему хотя бы немного красивой природы. Сжалился над ним создатель, выгреб со дна своего кожаного мешка-коржуна и бросил посреди безбрежной ковыльной степи остатки живописных гор, скал, озер с хрустальной водой, метнул щедрой рукой изумрудные луга с яркими цветами, одел склоны гор деревьями, кустарником, ковром из разнотравья, пробил в камнях студеные родники, а по распадкам пустил веселые ручьи. Населил леса зверьем и птицей, озера – рыбой, луга – бабочками и насекомыми, каких никогда не водилось в округе.

Вот так вроде бы и родилось в казахской степи Боровое.

Правда, есть и другая версия. Когда аллах обделил казахов природой и по скупости не захотел расстаться с теми красотами, что еще остались у него, на помощь народу пришел сказочный герой, балагур и весельчак, безбородый насмешник Алдар-Косе. Предложил он всемогущему поиграть с ним в прятки, а чтобы было где прятаться в голой степи, попросил у аллаха маленькую горку. Тот шутя насыпал на ровном месте холм, который и поныне называется Букпа, что означает «прятаться». В разгар игры Алдар-Косе незаметно проделал в коржуне аллаха дырку, и на степи из мешка высыпались остатки гор, лесов, озер и родников.

Давние это дела. А потому сейчас трудно в точности сказать, как все обстояло в действительности.

Одно только ясно: Боровое прекраснее любой сказки. Чтобы убедиться в этом, достаточно в полдень промчаться из Кокчетава по раскаленной асфальтовой дороге и увидеть, как степь, еще не переступившая вершину лета, уже тронута бурыми пятнами увядания. Достаточно один только раз хватить полной грудью горячего воздуха из набегающего на машину потока, и куда девается вера, что где-то есть тень, прохлада, вода, способная смочить горло, что вообще есть что-нибудь иное, кроме вот этого жаркого, расслабляющего марева. А пути-то всего один час. Однако и его, оказывается, достаточно.

И вот за Щучинском дорога влетает в сосновый бор. Как и положено соснякам, он устлан у подножия хвоей, щедро усыпан шишкой и растет почти без подлеска. Как всякий сосняк, он прокален солнцем и так настоян смолой, что ароматный воздух в пору резать ножом. Его прозрачная сень пышет зноем. Кажется, что пекло уже поджарило и подзолотило стволы, обуглило и растрескало комли, деревья вот-вот займутся огнем. Расплавленный асфальт липнет к шинам и недовольно брюзжит, когда колеса выдирают из него собственные скаты. Чего бы не отдал сейчас за глоток воды!

И вдруг впереди, словно в сказке – голубая чаша, озеро. За ним в легкой дымке горы. А надо всем бездонное синее небо. Дорога будто нарочно так долго бежала лесом, старалась за деревьями, скрытно, поближе подобраться к озеру и горам, чтобы потом в упор распахнуть перед тобой их красоту, поразить, удивить, заставить усомниться в реальности увиденного.

Такое вот оно, Боровое.

Боровое. Это имя здесь носит не только озеро, что на десять квадратных километров раскинулось овальной чашей у подножия гор и сосновых лесов. И не только небольшой поселок, притулившийся к его берегу. Боровое – это еще и курорт, известный с прошлого века и включающий ныне несколько санаториев. И лесохозяйство площадью в 64 тысячи гектаров. В более широком смысле Боровое – это целая система лесов, гор, озер, удивительный оазис среди засушливых степей, который за неповторимую красоту высокопарно величают то «жемчужиной Казахстана», то «казахской Швейцарией».

Человеку, побывавшему, допустим, в Домбае, видевшему Алтай и Байкал, подобные параллели покажутся чересчур преувеличенными. Тут в отличие от тех мест действительно не хватает размаха и безудержного буйства природы. Ведь даже самая высокая из здешних гор, красавица Синюха – Кокшетау по-казахски – не дотянула до километровой высоты, но и 947 метров оказалось достаточно, чтобы всю округу назвать Синегорьем и даже дать имя главному городу области – Кокчетав.

Не в высоте, выходит, дело. Тем более, что ее вполне хватает, чтобы увидеть, как лесистое взгорье, будто островок в открытом море, затерялось в бескрайней степи. Как семь десятков больших, малых и вовсе крошечных озер льнут друг к другу, а все вместе к лесному массиву, который они питают живительной влагой и у которого сами черпают силу. Отсюда, с высоты, отлично видно, как бездушное жаркое солнце, способное, казалось бы, испепелить все окрест, почему-то щадит крошечный клочок земли и по странному своему капризу позволяет ему жить, процветать, бросать вызов округе. С этой в принципе невысокой точки не просто далеко видишь, но, самое главное, хорошо понимаешь, какой подвиг совершила природа, создав столь необычную для здешних мест взаимозависимую связь гор, лесов и водоемов, что трудно удержаться от самых выспренних эпитетов и сравнений. Любые преувеличения тут простительны и уместны. В конце концов все в мире относительно и познается в сравнении, и не всегда абсолютная величина или абсолютное качество могут быть доводом при оценке того или иного явления. А сравнивать здесь приходится часто.

В Боровом я поселился в одноэтажном домике лесхоза, полдюжины комнат которого ухитряются выполнять несколько самых разнообразных функций одновременно: здесь располагается общежитие молодых рабочих и гостиница для нежданных, вроде меня, гостей. Домик служит и временным жильем для специалистов, которые еще не получили постоянных квартир и вынуждены пока мириться с теснотой. Нашлось тут место даже для мастерской художника и таксидермиста, где в день моего приезда подсыхали свежие чучела птиц и проникновенные лозунги типа «Браконьер – враг животных», «Берегите лес от пожара».

Столь многоликое, порой несколько шумноватое соседство имело и свои положительные стороны. Две соседние с моей комнаты занимал с семьей Владимир Павлович Канцев, главный лесничий лесхоза, недавно переведшийся сюда с Алтая. Должность у Канцева хлопотная: как-никак в лесхозе семь лесничеств, четырнадцать кордонов, и надо всюду поспеть и быть в курсе дел каждого, а человек он здесь новый. Вот и носится его песчаного цвета «уазик» от рассвета до темна по дальним и ближним точкам. И если удается, я набиваюсь в попутчики. Странные ощущения привозишь из подобных поездок.

В последнее время слова «биоценоз», «экосистема» от частого употребления так подзатерлись, что, кажется, их изначальный смысл значительно обветшал, утратил содержание. И вот тут, в Боровом, они как будто заново обрели для меня изначальную свою суть. Не припомню другого виданного мною места, где бы связь всего живого между собой и окружающей средой обитания была так зрима и контрастна. Тут все до того обнажено и конкретизировано, что порой кажется: здешней природе неведомы полутона.

Два специалиста по лесоустройству и мы с Владимиром Павловичем отправляемся на северный берег Большого Чебачьего озера, чтобы на месте осмотреть земли, где планируется посадить новые леса. Говорят, совсем недавно Большое и Малое Чебачье соединялись между собой озерами Майбалык и Балпашсор. Сейчас протоки окончательно пересохли, и солоноватые озера-соединители потеряли столько воды, что оставшаяся влага превратилась в едкую приторно-теплую рапу. В ней не водится рыба, только по самому урезу воды, где скользкое, липкое дно почти выходит на поверхность, озеро оторочено метровой ширины серой лентой. Асфальт – не асфальт и грязь – вроде бы не грязь. Проворный куличок шустро бежит прямо посреди этой ленты, она вскипает перед ним легким серым облачком и сразу снова смыкается. Птица что-то схватывает на ходу и все бежит, бежит, а серая лента вновь вскипает и тут же гаснет. Подхожу ближе – и не верю глазам. Мелкие мушки сидят на влажной слизи мелководья так плотно, что сливаются в одну живую однородную серую массу. Сколько их тут? Тысячи? Миллионы? Тьма.

Лезем в озеро. Не освежиться – скорее из любопытства, из желания убедиться в действии закона великого Архимеда. Тут, лежа на спине, можно спокойно прямо в воде читать газету. Почему-то вспоминается подобный снимок из школьного учебника далекого детства. Когда-то это вызывало восторженное удивление. Теперь единственное желание побыстрее смыть соль. Убраться из этой унылой впадины.

И удивляет сейчас совсем другое: рядом Чебачьи озера с пресной водой, двадцатиметровыми глубинами, разнообразной рыбой, стаями чаек и уток, с прекрасным сосновым бором на противоположном берегу.

Отчего такой контраст? Что тут не сложилось в природе?

Проезжая мимо птицефабрики, решаем посмотреть на табун здешних дойных кобылиц, однако кумкосяк, как тут его называют, оказался в это время на выпасе, где-то по пути, и мы катим в указанном направлении. Переваливаем первую гряду и оказываемся в пепельно-бурой низине. Видно, по весне тут шумело половодье. Теперь же рослая трава по руслу бывшего потока пожухла, иссохла, а некогда сырая земля пошла глубокими с солонцеватой сединой трещинами. Кобылий косяк понуро сгрудился в крошечном тенистом бочажке. Матки и жеребята предусмотрительно извалялись в грязи, которая теперь, схватившись на солнцепеке коркой, защищала их тела от невыносимых оводов и слепней. Зной. Терпко-сладкий аромат полыни и чебреца. И казалось невероятным, что полчаса назад мы катили по веселым березовым колкам и душистое цветастое разнотравье стояло чуть ли не в пояс. Приветливая лесная дорога вывела нас к Золотой долине, во всю ширь которой размахнулись посевы желтого донника с группой березок посредине, вагончиком пасечника и невколькими десятками ульев. Под березками бил родник, он убегал к противоположному концу долины, его витиеватое русло в зеленой оторочке камыша и осоки четко читалось на желтом фоне донника.

На пасеке отроились пчелы. Беглецов заметили вовремя, успели окропить водой, и сейчас мощный рой висел живой бородой на корявом березовом суку, недовольно гудел и сушил крылья перед дальнейшим полетом. А пасечник тем временем разжигал дымарь и готовил роевню. Пахло дымом, воском и медом, как где-нибудь в рязанской деревне, а не бок о бок с казахскими степями. Странное соседство. Но это Боровое. После таких поездок, какой бы поздний ни был час, мы идем к озеру. Прогретое за день, оно не дает почувствовать перехода от воздуха к воде. Оно ластится легкой волнишкой к песчаному берегу, что-то там шепчет ему и нагоняет такую дрему, что уже не замечаешь ни времени, ни дробленого лика луны на его поверхности, ни стайки пескарей, которые у самого дна пощипывают твои ноги. На душе спокойно и счастливо от полного слияния с природой. Хорошо.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.