О чем может напомнить старинная открытка, изданная в Киеве в 1916 году? Изображена на ней картина Отто Маркуса «Танцовщица» (Дункан), и напоминает она мне, как ни странно, о послевоенном тяжелом детстве, когда наша страна только начинала залечивать раны, нанесенные войной.

На ней – женщина в легком платье на темном фоне, стоит на пальцах правой ноги, голова слегка наклонена влево, а руки разведены в стороны, будто прыгает, как школьница, играющая в классики на асфальте. Но больше всего меня поражало сходство балерины с нашей учительницей немецкого языка Кирой Давыдовной. И если кто-то из моих однокашников спрашивал, откуда у меня прыгающая Кирхен, я начинал сочинять... Мол, Кира Давыдовна работала в Саратовском театре оперы и балета главной балериной, но война заставила ее перейти к нам учительницей, чтобы научить нас немецкому языку для борьбы с Гитлером.

Жила она напротив нашего дома с мужем Августом Карловичем. Детей у них не было, и они вели замкнутый образ жизни. Изредка она приходила к моей маме и долго о чем-то шепталась с ней, а когда уходила, моя матушка всегда со слезами на глазах подходила ко мне и нежно гладила по голове...

В один из вечеров, когда наша семья готовилась к ужину, в окно с улицы энергично забарабанили. Я первым кинулся в сенцы, радуясь гостям, с улицы послышался женский крик. Сделав шаг во двор, я чуть не споткнулся о какой-то сверток. В это время калитка открылась, и показалась женщина в красивой шубе и с ярко накрашенными губами. С непонятной злостью начала кричать:

– Что же вы, хозяева, не слышите, как ваш ребенок надрывается, наверное, уже битый час. Я стою, автобуса жду, а плач не прекращается, вот и решила вам постучать. Ага, вон и автобус мой...

Неизвестная укатила, а мы в каком-то оцепенении стояли и не могли ничего понять. Первой в себя пришла мама, она наклонилась над свертком... Кинулась с ним в дом, мы – за ней. Развернули – и остолбенело уставились на мальчика, посиневшего от холода и с картошкой в ручонках. Он ее старательно сосал, вскрикивая время от времени. Мама сразу же заревела, а мы с братом смотрели на страдальца и молчали. Вдруг брат приказал:

– Жень! Дуй-ка к соседям. Нужно что-то предпринять.

Я моментально оделся и пулей вылетел на улицу. У дома соседки тети Дани я остановился и начал тарабанить в ставню. Почему меня толкнуло именно к ней, не могу объяснить. Эта соседка терпеть не могла всю нашу мальчишечью компанию. Мы сами ее побаивались, так она агрессивно держалась с нами. И вот именно к ней я постучал. Увидев меня, она нахмурилась.

– Теть Даня, нам ребенка подкинули! Я побежал к Вовке Долганову, а вы, пожалуйста, идите к нам! – И с этими словами кинулся к Вовкиному дому.

Узнав от меня ошеломляющую новость, он быстро оделся, и мы побежали к нам. В комнате увидели такую картину: моя матушка купала подкидыша, тетя Даня ей помогала, а кучкой столпившиеся соседки обсуждали событие. В дом подходили новые люди, и каждый выкладывал на стол какое-нибудь угощение. Кто морковь, кто конфетку, кто кусочек сахара или яблоко, кто крендель, и эта гора росла и росла.

Только сейчас, по прошествии многих лет, я в состоянии оценить эту сердечность наших людей, прошедших муки войны и сохранивших в себе человечность и способность прийти на помощь другим людям. В этом Именно и заключается сила советского человека.

А тогда мы с Вовкой смотрели на эту гору яств и на все происходившее и диву давались, как в считанные минуты о случившемся узнала почти вся наша улица... Моя матушка в который раз рассказывала соседям о случившемся, как вдруг тетю Даню осенило:

– Наверное, эта сволочь в шубе и подкинула дитя, небось, мальчонка ей помешал...

– Ка-ля-ля, ка-ля-ка-ля... – силился что-то выговорить ребенок.

– Ага, ага, – начала поддакивать ему тетя Даня. – Тебя зовут Коля? Да? Ну, конечно же, Коленька, Колюшенька. Сокровище ты махонькое, ягодка ты сладенькая.

В комнату вошла Кира Давыдовна. Все замолчали, а Коленька, как его уже успели окрестить, увидев ее, протянул свои порозовевшие ручонки и начал радостно лопотать:

– Ма-ма, ма-ма...

Кира Давыдовна с плачем кинулась к Николке и, крепко прижав его к груди, стала целовать, целовать. В это время вошел Август Карлович и, оценив обстановку, стал тактично настаивать, чтобы Кира Давыдовна ушла домой, так как ей с гриппом оставаться на ногах нельзя. А та протягивала Николку мужу и, ничего не говоря, только рыдая, показывала всем своим видом, что мальчонка признал в ней мать. Немного успокоившись, она проговорила:

– Август, мы его усыновим? Да? Скажи, да?

Матушка моя приняла ревущего Николку от Киры Давыдовны, и они ушли. Наша семья была не против оставить Николку у себя, но соседи, видя, как тяжело матери растить своих детей, советовали лучше помочь в усыновлении его Кире Давыдовне.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.