Почему они раньше молчали о себе, почему не воспитывали на своих примерах?

Вообще некоторые вещи начинаешь понимать и ценить только задним числом. Взять тот же аэродром. Не скажу, что поселку он стал совсем чужим, просто вместо прежних общих интересов у каждого появились свои новые, личные. Разумеется, успехи летчиков нам и теперь были небезразличны. Мы ими гордились. Но все-таки они стали уже не нашими делами, а делами хороших и добрых соседей.

На всеобщее обозрение их мастерство впервые было представлено 3 августа 1947 года в Тушине, на традиционном празднике авиации. Праздник открыли обычные винтомоторные машины. Спортивные самолеты, строго выдерживая строй, образовывали в небе различные слова. Транспортные сбрасывали парашютистов. Истребители демонстрировали виртуозный воздушный бой, а могучие бомбардировщики — собственную мощь. Завершал воздушный парад пролет реактивных самолетов. Они ничего не демонстрировали — просто пронеслись над головами с бешеной для тех времен скоростью, чем всех поразили и покорили. Сколько лет прошло, а я, будто вчера это было, до сих пор вижу на горизонте темные точки, которые беззвучно растут на глазах и тут же с ревом проносятся над головой, чтобы в следующее мгновение скрыться за высокой насыпью канала.

Я был тогда на поле Тушинского аэродрома вместе со своими дружками и должен признаться, что среди потрясенных зрителей мы чувствовали себя именинниками.

Наверное, покажется странным, но при всей нашей любви к аэродрому никто из моих одноклассников и даже из тех. кто окончил школу на год-два раньше нас или шел следом, никто не выбрал профессии летчика. Чем это объяснить? Ведь среди моих однокашников есть и подводник, и танкист, а сверстники становились и ракетчиками, и связистами, и артиллеристами, но вот военного летчика среди нас нет. А может быть, наоборот, все это очень логично? Из-за аэродрома авиация и так уже стала какой-то частью нашей жизни, и нам этого вполне хватало, чтобы утолить естественную мальчишескую тягу в небо? Не знаю. Единственно, в чем уверен: аэродром моего детства стал родным на всю жизнь. Он посеял что-то такое, что не поддается ни годам, ни новым привязанностям. Я до сих пор неравнодушен к самолетам и по старой привычке, услышав гул, ищу в небе летящую точку и провожаю ее взглядом до самого горизонта.

Так случилось, что много лет я почти не бывал в нашем поселке, приезжал накоротке на традиционные встречи выпускников, да и то через раз. Он очень разросся за это время, изменился. Новые улицы современных домов, выросших на месте бывших пустырей и огородов, придавали ему усредненно городской вид. Но глаз почему-то, напротив, искал приметы старого, будто надеялся освежить воспоминания детства. Наша школа теперь уже не самое высокое здание поселка. На ее фасаде памятная доска в честь той самой мотоштурмовой инженерно-саперной бригады, чей штаб накоротке пребывал здесь летом и осенью сорок четвертого. Юные следопыты школы нашли более 170 ветеранов-саперов и однажды собрали их в школе на открытие мемориальной доски. Из документов, фотографий, альбомов, собранных и оформленных школьниками, я через сорок лет узнал историю той прославленной части. Она воевала у Сталинграда, в донских степях, под Ростовом, в Донбассе, Таврии, штурмовала Перекоп, освобождала Евпаторию, Севастополь. К нам она прибыла для пополнения после Крыма, а вернувшись на фронт, прошла в составе Первого Украинского фронта через Сендзишув. Тарнобжеч, Ченстохов, Штейнау, Любен, Котбус до самой Праги и Колина, окончив войну на день позже Дня Победы, 10 мая 1945 года. На ее знамени три боевых ордена.

Ай да саперы!

За период с сентября 1942 года по 10 мая 1945-го их бригада установила 278 120 мин, а разминировала 203360, она взорвала 31 мост, а восстановила 113. Ее боевой путь — семь тысяч километров!

Следопыты все разузнали, расспросили, нанесли на карту. Для них все это уже история. И те бывшие ученики и учителя нашей школы, что не вернулись с войны, — участники и творцы этой истории. Я смотрю на их фотографии, переснятые и увеличенные с довоенных снимков. Большинство из них мне незнакомо. Но кое-кого я все-таки узнаю. Вот учитель А. А. Бизяев. Характерный разлет бровей, чуть с прищуром глаза — как похож он на Юрку Бизяева, моего одноклассника! Он ждал отца, несмотря на похоронку, убедив и мать, и младших сестру с братишкой, что на фронте всякое бывает, и похоронка — еще не доказательство. Он продолжал ждать отца и после войны...

Иван Назин... Летчик-бомбардировщик, Герой Советского Союза... Мы жили в одном доме с его родителями и младшей сестрой Шурой. Я помню, как девятого мая сорок пятого года, в тот самый радостный день, плакала его мать, а Шура все пыталась ее успокоить и тоже плакала, вспоминая брата. Теперь наша школа носит имя Ивана Назина.

Разные чувства рождает возвращение в прошлое. Память, словно подчиняясь какой-то цепной реакции, выдает на-гора из своих недр нечто, казалось бы, давно забытое. Вот и тогда в школьном музее я вдруг ощутил, что поселок потерял какую-то характерную деталь. Я никак не мог вспомнить, чего ему не хватает. И вдруг понял: голоса аэродрома, постоянного самолетного гула, висевшего над головой.

Как все-таки бежит время!

Нетронутыми зарослями полевых цветов выхожу к взлетному полю и не верю глазам: из края в край на бывшем аэродроме плотной стеной стоит овес. Здесь давно уже не взлетают и не садятся самолеты.

Чуть приметной тропой иду вдоль опушки леса в сторону автомагистрали. Какие-то бугры под розовым одеялом цветущего иван-чая. Бывшая свалка самолетов? Пойди сейчас разберись — все так изменилось. Вот и шеренги елок у забора так подались вверх, что их просто не узнать.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.