– Не страдай, отец. Перемелется...

– Так ведь нервы, Афоня. Все нервы... И откуда быть нервам-то, коли состарился.

– Ты не состаришься, – улыбнулся сын и стал неторопливо разминать сигарету. «Надо же, – думал сын, – как сойдемся с ним – сразу ссоримся. А зачем?» – И он вспомнил вдруг еще одну ссору. Он закончил тогда десять классов и собрался в Омск – в медицинский, А отец хотел оставить его дома, возле себя.

– Иди, Афоня, в педагогический. Будешь с нами и мы с тобой.

– Нет, отец! Не просите.

– А я заставлю! И не отвертишься! – И он рванулся тогда со стула и так же стукнул деревянной ногой.

– Нет и нет! – повторил он дважды отцу, и тот сразу обмяк, растерялся, и так же виновато смотрели глаза: – Иди, Афоня, в педагогический! Я тебе за это «Урал» куплю. Ты ж просил мотоцикл.

– А «Уралы» с коляской. У тебя не хватит валюты.

Отец сразу и не понял, а потом ответил с гордым, хвастливым вызовом:

– У меня на книжке полторы тысячи!

– Нашел деньги! Это так, побренчать...

И тут началось представление. Вначале отец замотал головой, будто кипятком его обварили или по затылку ударили. Потом пошел на него и поднял кулак:

– Как ты меня, сынок? А ну, повтори! Не желашь?.. Тогда сам тебе повторю. Как мы с мамкой твоей всю жизнь пробренчали... Да, всю жизнь! Но за вычетом фронта. А там тоже платили. Вон, купил деревянную...

И тогда сын решил добавить. Он медленно отодвинул ящик стола и достал сигарету. Зажег спичку и закурил на глазах у родителей. Он в первый раз закурил открыто и без стеснения, с каким-то дерзким, слепым отчаянием. И последнее, что он видел в этой родительской комнате, были полные тоски глаза матери. Она смотрела на него, как на преступника.

И все равно он поехал в Омск. А мать с этим быстро смирилась, даже гордилась им.

– Мы больные с тобой, Николай Николаевич. – Она всегда называла мужа по отчеству. И когда обращалась, то почему-то робела, стушевывалась, как будто говорила с крупным, важным начальником. – Мы больные, а сын нас вылечит! Глядишь, проживем с тобой до семидесяти...

«До семидесяти, до семидесяти... А сколько будет сейчас ему?» – вдруг спросил себя Афанасий и передернулся: точно ведь не знал. Стыдно стало потому, забавно далее.

Он присел на подоконник, из-за ограды шла вечерняя свежесть, холодила рубашку. Ему уже хотелось есть, но заговорил отец:

– Вот сижу, Афоня, и думаю: то ли сообщить тебе, то ли скрыть пока?

– Сообщи, конечно! Выкладывай.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.