По туманной Африке бродил одинокий мустанг. Рыжая грива его то скрывалась в ложбине, сливаясь с пожухлыми стеблями осенних трав, то появлялась на пригорках или на редких снежных наплывах. С полчаса я гонялся за африканским аборигеном с телеобъективом. Но он исправно выдерживал расстояние, и даже в шестикратном увеличении лошадь занимала не больше двух миллиметров на матовом стекле визира.

Что поделаешь, давным-давно грузы на маяк доставляют с берега на самоходном шасси, а попросту наподобие моторизованной телеги с кабинкой для водителя, и жеребец Васька, оставшись без работы, сначала отбился от рук, а потом и вовсе одичал. Вот и прозвали его мустангом, хотя в настоящей Африке мустанги, кажется, не обитают.

Катер ушел на рейд к раскаченному зыбью силуэту научно-исследовательского судна за новой партией грузов, оставив на берегу мешки с картошкой и огромные сетчатые авоськи с капустой, привезенные маячникам на зиму. Красные обводы корпуса плавно удалялись от прибойной полосы, видно было, как матросы с баграми в руках посматривали за борт, следя за подводными скалами, которых немало натыкала природа у этой полоски побережья. Потому и поставлена здесь полосатая колонна маяка. Восточная Камчатка. Мыс Африка. Один из самых опасных камчатских мысов.

Громким именем мыс обязан экипажу русского крейсера «Африка», окрестившему его в 1882 году в честь своего корабля. Не будь у названия столь конкретного происхождения, можно было бы счесть его за ядовитую насмешку картографов. Сто метров к югу – и я мог окунуть руки в воды Тихого океана, сто метров к северу – в воды Берингова моря.И никакого экваториального зноя! А с катера, успевшего вернуться к мысу, меня окликнул... Ермак.

Капитан научно-исследовательского судна Борис Ильич Ермак сменил на время выгрузки форменную тужурку и фуражку с крабом на рабочую робу и вязаную шапку и немало походил на песенного атамана, собравшегося в поход. А поход у нас был дальний – по всем маякам востока Камчатки. Повезло мне в этой экспедиции с романтикой. Мало того, что приплыл на Африку, так еще и с Ермаком! Но сначала был мыс Кроноцкий. ...Четверо ожидали нас на берегу. Утро не успело разгореться, и башенка маяка продолжала посверкивать в сумерках. Начальник маяка Александр Медведев с ходу спрыгнул в прибой, бросился к встречающим, но схватился за ногу, хорошо, друзья поддержали. Из-за ноги и оставил Медведев свой маяк почти на полтора месяца.

Тогда он красил «огонь». Огнями здесь называют приборы, обходящиеся без людей. С вечера автоматически вспыхивает ацетиленовое пламя, к утру гаснет. Днем, когда пламя не различить, предупреждает об опасности знак, выкрашенный красным цветом.

На Кроноцком знак высоко. Или оступился Медведев, или опора выскользнула из-под ноги, но упал он неудачно, прямо на камни. Случайно нашел на берегу обломок бамбукового ствола, выброшенный морем, и, опираясь наподобие трости, добрел до дома. По радиограмме пришло судно, но разыгрался некстати шторм, пришлось спасателям уходить в бухту Каменистую, а она десятком километров северней. И несли Медведева до самой бухты на самодельных носилках Борис Левин и Юрий Ященко, обнимавшие сейчас друга на берегу Кроноцкого.

В радостной суматохе Медведев чуть не забыл про жену, оставшуюся на катере. Но, ответив на приветствия мужчин, тут же вернулся и перенес Тамару на сушу. Женился он дней десять назад, когда, воспользовавшись нечаянно выпавшим свободным временем, прилетел к брату под Челябинск. (Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло!) Чуть ли не все время, что шли мы до Кроноцкого, они с Тамарой простояли на корме. Медведев и часа не хотел терять, приобщая жену к Камчатке, где она оказалась слишком негаданно, и, похоже, в этом преуспел. Трудно обойтись без натянутости, так вот неожиданно знакомя своих друзей, с которыми работаешь, не разлучаясь долгие месяцы, со своей женой, им совершенно неизвестной. Обошлось, впрочем, без вопросов. Назвали свои имена, поздравили с прибытием и пошли все вместе к домам у маяка – Медведев с Тамарой, Борис и Юрий со своими женами – Любой и другой Тамарой: маленькая колония, несущая постоянную маячную вахту.

Я вспомнил грустные строки из рассказа Генрика Сенкевича. «Жизнь на маяке, – писал знаменитый писатель, – очень трудна и вовсе не улыбается любящим свободно скитаться людям. Фонарщик становится почти узником... Нет ничего более однообразного, чем такая жизнь на маяке. Молодые люди, если иногда и соглашаются на эту должность, то вскоре оставляют ее. Поэтому маячник обыкновенно бывает человеком немолодым, угрюмым и замкнутым. Когда случайно он бросит свой маяк и очутится вновь среди людей, он ходит среди них, как человек, пробужденный от глубокого сна». Старая книжка Генрика Сенкевича «Светочи моря». была буквально переполнена подобными определениями. Сенкевичу вторили и Киплинг и Альфонс Доде. Маяки-призраки, маяки, не значащиеся на картах, маяки, оставшиеся без своих экипажей... Словно профессия, по своей сути не менее гуманная, чем профессия врача, неизбежно должна нести страдания и несчастья людям, избравшим ее...

– Здесь крытый переход построим, – сказал Медведев, – между домом и дизельной.. Зимой реже откапываться придется, а то по крышу заносит. И оранжерею заодно заведем.

Для овощей? – Само собой, но знаешь, о чем мечтаю? Вырастить розы.

Маяк на Кроноцком сравнительно невелик. Но малый его рост дополнила сопка, на которой маяк поставили.

По деревянной лестнице мы поднялись на гребень сопки. Посвист ветра сменился тишиной, когда мы вошли в башню, потом глухим эхом от шагов по винтовой лестнице. На площадке, где-то у самой макушки башни, пришлось приостановиться. На самый верх, к сердцу маяка – к оптической системе, посылающей в море световой сигнал, вела приставная лесенка, по которой надо было взбираться поодиночке. А оказавшись, наконец, у прибора, все дружно прищурили глаза – таким сиянием была наполнена прозрачная со всех сторон мансардочка, венчавшая башню.

На массивной подставке переливалась, разбрасывая по сторонам радужные блики, чуть вытянутая блестящая «луковица». Поверхность ее была разделена на множество переплетающихся зеркальных полос, с несколькими оконцами по бокам, за которыми я увидел контуры мощной электролампы.

За металлической сеткой ограждения, защищающей стекла от ночных птиц, синело безобидное штилевое море, справа над излучиной берега виднелся ребристый конус Кроноцкого вулкана.

Люба Левина придвинула стремянку и, приоткрыв дверцу, проверила сохранность лампы. Присмотревшись, я заметил внутри и второй светильник.

– Резервная, – сказала Левина. – Если первая перегорит, сразу включается другая.

– А если и запасная... Медведев усмехнулся, вспоминая то, что не дано ему забыть никогда.

...В бухте Асаче он работал старшим техником на маяке. Однажды, заступив на вахту, он при приближении сумерек включил маячные огни, но лампа, мигнув раз-другой, погасла. И запасная что-то не загоралась.

От дома до маяка было километра три, Медведев надел лыжи и пошел вдоль ручья на перевал. Наверху он оглянулся на море и вдруг увидел одинокий сейнер, полным ходом идущий на рифы, скрытые в тени берега.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.