Рассказ
Нет ничего лучше огня! Ворочается огненное существо, жует древесину, ворчит, гукает, перескакивает с полена на полено (а в маленьком костерке – с лучины на лучину). Радостно глядеть на него.
У огня, если собраться кучей, хорошо рассказывается, особенно ночью, особенно все охотничье. Люблю я слушать и всегда думал: нужна (к костру) куча пожившего народа, друзей-охотников, затем ночь не слишком комариная. Тогда и пойдет рассказ за рассказом, один интереснее другого. Слушать их – не переслушаешь. Живи, учись... Это я раньше так думал. А недавно обнаружил, что и ночь не нужна, и костер может быть маленьким, и рассказчик один, к тому асе малознакомый. Так – мелькнул когда-то на лестнице, ехали вместе в лифте, я на шестой этаж, он – на шестнадцатый. Садились как-то в один автобус, и я разменял ему гривенник. Потом стали кивать друг другу – молча. А в сущности, мы незнакомы...
Однажды в воскресный день затеяли женщины уборку и выгнали меня из дома. Крикнули вслед:
– Не спеши возвращаться!
Я не обиделся, знал, что убирающуюся хозяйку лучше обходить стороной. И ушел в тот огрызок леса, что уцелел между домами-башнями. Там местные жители весной ищут цветы медунки, осенью – осенние листья. И всегда шатаются толпами, чтобы подышать воздухом, там же прогуливают собак. А их сегодня было множество. Вся эта компания .бежала, лаяла, рычала, знакомилась, обменивалась укусами. И все – люди и псы – дышали и наслаждались воздухом, зеленеющим лесом, пятнышками одуванчиков и редко попадающихся купав (иначе, огоньками, жарками – так именуют купавы в Сибири). Бредя в общем густом потоке, я увидел того, мелькающего то здесь, то там. Он тоже меня увидел. Мы кивнули друг другу, и я остановился. Малознакомый отдыхал. Он сидел на краю леска, ловко присев на пятку подогнутой под себя ноги. Так сидят, когда моют в лотках золото, сибирские золотомывы, одиночки-кустари.
Малознакомый что-то делал руками в траве, в то же время смущенно-весело поглядывая на катящийся поток. Вот чиркнул спичку, и в траве задымилось. Мини-костер!
Узенький дымок, как от сигареты, поднялся вверх, а я подошел к Малознакомому. И тоже присел: золото я не мыл. но в лесах мне приходилось шататься. Был он – я впервые рассмотрел Малознакомого – одет кое-как в ношеную одежду. Сам побеленный годами, брови – седые кустики. Но такого широченного лба мне еще не доводилось видеть.
И Малознакомый поглядывал на меня, и конфузясь и радуясь. Должно быть, потому, что его костер вызывал презрительные пофыркивания проходящих. Но когда сидят рядом двое серьезных, поживших мужчин и колдуют с костерком, то это уже кое-что значит. Мой приход к огоньку как бы узаконил его. Мужчина ухмыльнулся.
– Вот балуюсь, – сказал он, а я сказал, что люблю огонь. Сообщил о ночных разговорах.
– У такого и не поговоришь, пять минут – и прогорел, – сказал Малознакомый. – А костерком я занялся потому, что дома прибираются...
– И меня тоже выгнали, – сообщил я.
Не только лоб, но и правая рука Малознакомого была удивительна. На ней были пальцы-обрубыши.
– Производственная травма? – спросил я, уже предвкушая историю, и мужчина сказал, что да, производственная, с войны. Но разговорились мы не сразу, а когда костерчик прогорел и снова был разведен, и так раз пять подряд. Ряды гуляющих редели, к нам подбежали собаки – крокодильчик и щетинистая собачка-лапатошка. Из тех, что издали не разберешь, где голова, где хвост, такие они щетинисто-косматые с обоих концов. Крокодильчик был той редко встречающейся помеси, в которой слились противоположные породы. Крепкий и длинный корпус овчарки был посажен на ножки-обрубки таксы. Но лапы, хотя и вывернуты совсем по-таксиному, были и толсты и крепки.
Пес был смехотворен не сложением, а важной многозначительностью таксы, умноженной на величавость сильной овчарки, могущей сражаться даже с волком и знающей это. Я рассмеялся на крокодильчика, а мой знакомый неодобрительно качнул головой. Я не понял, что ему не нравится – крокодильчик или мой смех. Другая же собака, лапатошка, была забавна щетинностью, тем, что глаз ее не было видно. Двигалась она уверенно и быстро. Это была помесь тибетского терьера с дворнягой. За своим другом крокодильчиком она бегала, не отставая, а обогнав, дожидалась его. Знакомый угостил их сахаром.
– А теперь я займусь огнем, – сказал я.
И, побродив вокруг, я насобирал горсть сухих веточек, взял валявшиеся пустые сигаретные пачки «Шипки». Из всего этого развел шестой костерчик, а Иван Борисович опытной рукой поправил его. Сам говорил:
– Я тоже любил ночь, костер, болтовню. Да бросил охоту из жалости к зверью, мало их остается. А что касается рассказов, то... Слушать их я разучился, старею, сам стараюсь говорить. Мне только подавай слушателя, я его заговорю. Как у вас со временем?
– Есть...
– Господи боже, кем я только не побывал! Так согласны вы слушать?
– Согласен-согласен-согласен.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.