«Приведут, и сядут, и сидят. Ждут что-то от тебя. Даешь жратву, так сразу не едят, а ждут... может быть, зубы их стерлись».
«Возможно».
Церквушка в главном входе казалась меньше, уже. А вот тут оказалась ее широкая, ее большая часть. Она сохранилась лучше, кирпич был целее. И тут было собачье логово.
Кто-то очень давно принес сюда большие деревянные ящики, и в одном из них, лежащем на боку, и находилось логово. В ящике была солома, истертая до дыр, до мелких клочков материи и ваты рабочая телогрейка.
«Доброхоты им принесли», – пояснил полковник.
И точно, теперь я увидел сидящих собак. Но сидели они не рядом, нет. Пес сел около ящиков, его подружка далее, шагов за десять. Они сидели и смотрели на нас, требовали – глазами – сделать.
«Всегда так садятся, вразнобой. Местами только иногда путаются, – пояснил мне полковник. – Чокнулись старички в одиночестве, склероз их донял».
Ощущение жути, некоей опасности, готовой выпрыгнуть на нас из угла, не проходило во мне. Как все, кто воевал и кто знает, что и враг может быть всюду и шалая пуля – госпожа твоей жизни, я верил в предчувствия. И сейчас осматривался, пытался понять, где же прячется пугающее. Я ведь солдат, меня чепухой не испугаешь. Но бывает, на войне что-то прошепчет тебе: отрой окоп в стороне. Послушаешься, и снаряд минует тебя. На заводе мне однажды что-то шепнуло, что с вагранкой вот-вот случится беда. Я поверил голосу, и аварии не произошло.
Конечно, это подсознательная догадка, но все же. А что здесь? Какая беда?
В чем дело? Эти странные собаки. Они дряхлые, глаза их (три на двоих) слезятся, ошейники... Гм, на псах-бродягах были старые, вытершиеся, широкие ошейники...
Собаки так странны... Если я что-нибудь смыслю в них, то ведь и кобель не беспороден, у него в родне хорошие собаки, таксы и овчарки. Одни – охотники, другие – розыскные чутьистые псы.
Какой же он беспородный! И подружка его хотя и похожа на ерш для чистки бутылок и не сразу поймешь, где у нее хвост и где голова, но в ней явно течет кровь терьеров, определенно она с чутьем, если не потеряла его, старая! Но предчувствие... Может, собаки больны, скажем, тихой формой бешенства? Глупость! Думать такое может только взбесившийся человек.
Стоп! Что у них за ошейники?..
Я оглянулся на полковника, который ходил около ящиков. У него был тот самый горящий взгляд, который появляется у хорошего хозяина, вдруг нашедшего выброшенную, но годную в дело вещь. Он берет и уносит ее к себе. Тут он что-то приметил.
...Ошейнички, какие ошейнички?.. Я хотел подойти к собакам, но мои ноги отяжелели, я боялся шагнуть дальше. И почему-то с неудовольствием слышал тяжелые шаги полковника. Вот он звякнул какой-то железякой. Тогда я позвал собак, позвал тихо-тихо, тем голосом, которого у меня уже не было с самой войны:
«Иди ко мне... ко мне... ко мне...»
Подошли обе и остановились, глядя мне в глаза. Скольким людям они так смотрели в глаза? Сотням? Что от них ждали?
К ним подходили, может быть, гладили. Иные обижали их, но другие кормили и принесли ватник и солому на подстилку.
«Подь, подь сюда...»
Уткнулись в мои колени и стоят. Но морды их взодраны, они пытаются заглянуть мне в глаза.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.