Эта история произошла в уважаемой, достойной семье. Владимир Петрович с женой собрались куда-то, не то в гости, не то в театр, и уже вышли на улицу, когда он сказал, что должен подняться обратно в квартиру. Долго ждала она у подъезда и, наконец, поднялась сама. Муж лежал на полу мертвый, а на столе белела бумажка: «Это вернулось. Больше не могу».

– Я знала, – твердила потом его жена, – знала, что счастью нашему уже не бывать, что это вернется. Оно не отпускает.

Идет по улице молодая, веселая компания – ведь хорошо, что веселая, не так ли? Но вглядитесь в идущих – лица ребят воспалены, речь возбуждена, смех у них неестественный. Не нравится мне это веселье, мне даже хочется остановить ребят и объяснить им... Ну, это глупей не придумаешь, я понимаю, останавливать кого-то на улице и что-то объяснять. И совсем не только потому, что мы незнакомы, – даже человеку, с которым давно и хорошо знаком, трудно в подобных случаях что-то объяснить и доказать: всю мою аргументацию он знает не хуже моего, сто раз слышал и давно уже выработал контраргументацию: «А что, захочу и завяжу, хоть завтра». Или: «Не на твои, между прочим, пью». Но от невозможности объясниться сама проблема, как всякому понятно, легче не становится, и молчать тоже нельзя.

В одном из своих фильмов Чарли Чаплин катит на роликах, каждый раз чудом проносясь по самому краю многоэтажного провала. Вот так порой и иные люди, особенно молодые, мчат жизненным полем, забыв о нравственных нормах. Надо же их как-то предупредить? Хотя бы попробовать?

В редакцию «Смены» пришло письмо пятнадцатилетней Лены П., которая не без бравады сообщала: да, они собираются компанией (девочки от тринадцати до восемнадцати лет, мальчики от четырнадцати до двадцати), идут в какое-нибудь парадное, «ребята начинают играть на гитарах, девочки курят. Вытаскивается бутылка, стакан идет по кругу. Нам весело, понимаете, весело! Весело петь под гитару, весело пускать дым и потягивать вино. А рядом с тобой сидит парень, который называется твоим, и ты называешься его девушкой. Потом наступает «балдеж», извините, опьянение – и вот это ужасное времяпрепровождение нал дороже всего».

Прочитав это письмо, я решила тут же ответить на него публично и засела за работу. Тогда она мне не казалась трудной: что сказать, я знала, а это самое главное. Все, что я тогда писала, было правильно, как дважды два четыре, но очень скоро мне стало ясно, что добродетельная часть населения согласится со мной с первого же слова, а для тех, кому весело распивать вино на ступеньках в подъезде, моя аргументация вряд ли интересна. Ведь им хочется, чтоб было весело, а мои рассуждения будут явно невеселы. Но, может быть, надоест им все-таки веселиться, думала я, захочется серьезного разговора?

Странно было бы выступать против веселых компаний – напротив, общение людей друг с другом, именно веселое свободное общение, не собрание и не заседание, а просто компания приятных друг другу людей, которые .собрались вместе, чтобы провести время, – без такого общения жизнь значительно потеряла бы в цене, это бесспорно. Но «провести время»? В конце концов жизненного времени нам отпущено не так-то много. Юность, как правило, не считает его, это время, и вряд ли можно ее за это корить. И обязательно ей хочется, чтоб было весело, что тоже, разумеется, не худо. Вопрос в том, что значит «весело». На чем оно основано, это веселье?

Ни на чем, просто так, весело – и все. Но ведь просто так ничего не бывает, добавлю я.

Ну, знаете, возразит иной молодой читатель, если вы уж и веселье начнете анализировать, если по поводу его начнете нам мораль читать, от него уж и вовсе ничего не останется.

Правильно. Но, между прочим, от него и так ничего хорошего не остается, от веселья в подпитии, после него становится совсем даже невесело.

Замечали ли вы, как собирается застолье (любых возрастов) – с подъемом, с радостью. Украшают стол, украшают себя (особенно женщины), все приходят красивые, в радостном, приподнятом настроении – и приступают. Но в иных компаниях – это, конечно, вовсе не обязательно, но бывает – по мере того, как разрушается, опустошается стол, начинают то тут, то там зажигаться огоньки раздражения, все чаще и чаще, пока, наконец, не вспыхивает ссора. Как часто слышат судьи: «Решили мы, значит, собраться. Ну, выпили, конечно...» – и далее следует какая-нибудь история, удивительная по своей нелепости и жестокости. А ведь собрались повеселиться и поначалу в самом деле веселились.

Что же произошло?

А то и произошло, что собрались выпить-закусить, что именно от этого ждали веселья. Не от радости общения, не от остроумной беседы, а именно от «выпить-закусить». Но когда сыт, есть уже не хочется, просто невмоготу; когда пьян, уже противно пить. И тогда наваливается тоска, а с ней и раздражение. Когда собственного душевного подъема недостает, начинаются поиски, где бы занять.

Но душевный подъем, кстати, берут взаймы не только у рюмки. Вот сидят ребята, смотрят какой-нибудь остросюжетный фильм или захватывающий хоккейный матч. Сколько в них энергии! От избытка волнения или восторга они вопят, подскакивают на стульях и машут кулаками в воздухе. Они долго еще будут на подъеме – в великом возбуждении идут они из кинотеатра или со стадиона, в их воображении еще скачут кони и забиваются голы. Но затем неизменно наступает спад, и не может не наступить, потому что не они скакали на коне и не они били по мячу, это делали другие, они только подскакивали на стуле и махали кулаками. Заемный был огонь и потому потух. Можно поддержать его, добавив спиртного, но и он в конце концов потухнет, чтобы уступить место – чему? Равнодушию? Тоске? Во всяком случае, спаду.

«Ну и что же, – возразят мне, – что плохого в этом разнообразном «балдеже», он – отключение, которое время от времени необходимо; к тому же в состоянии легкой дурманной неясности есть своя привлекательность, блаженное состояние и безобидное».

Отключение? Но, может быть, рано отключаться от жизни, в которой еще ничего сделать не успел? А что касается до блаженного и безобидного состояния... Одна моя знакомая, вернувшись утром из командировки, нашла у себя в подъезде среди мусора и бутылок девчонку лет пятнадцати, размалеванную (несмотря на это, бледную, как смерть) и пьяную – это ничего?

Безобидное ли?

Как это было? Тогда в подъезде стакан безостановочно шел кругами, и гитара бренчала вовсю, и песни пелись, и девчонка сидела на подоконнике, рядом был ее парень. Впрочем, сперва было не так уж и хорошо. Разговор шел вяло, кажется, о новых дисках грамзаписи. Выпили вина, еще добавили чего-то, и сразу стало славно: они сделались занятны, говорили, как им казалось, умно и остроумно. К тому же они сидели рядом, и оба были счастливы той общностью, которая выражается словами «мой парень», «моя девушка».

Потом она заснула, ребята стали разбредаться, и он, ее парень, тоже побрел куда-то, не заметив, что она, его девушка, осталась в подъезде.

И тут – внимание! Он не заметил. Он, ее парень (это значит, за нее отвечает или нет?), оставил ее валяться на ступеньках – беззащитную и годную только для вытрезвителя. Спросите его, как это получилось, он ответит, что «забалдел», и будет считать, что достаточно объяснился. «Забалдел» – это значит вообще ни за что уже не отвечает?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.