Крокодил и Лапатошка

Костерок 7 – говорим о войне, что была. Костерок 8 – рассказываем, кто кем работает. Костерок 9 – рассуждаем о собаках, какие лучше. Чистой породы или гибридные.

Костерок 10. Мой знакомый был мобилизован и служил в саперных частях комвзвода у полковника Смоли. Дружил с ним. Костерки 11, 12, 13, 14 и далее...

– Он и приглашает меня к себе в Россию, – рассказывал Иван Борисович. – Засел в городишке Нелине, что невелик, и наслаждается всем отошедшим: заброшенными церквами, а там их было несколько, исконно русским говором городских жителей, зеленью лесов, прочим. А чего ему не наслаждаться, если он в отставку вышел, ему к городской квартире приплюсовали еще и дачу.

Началось у него не житье, а малина. Перебрался он на свою дачу, можно сказать, окончательно, только два-три зимних месяца проводил в Москве. Человек военный, он всегда командовал. Привык. И подход ко всему в саду и огороде у него был чисто военный. Сначала стратегия (основная цель), затем разведка, опрос лазутчиков (то есть соседей), штудирование литературы, затем четкая разработка плана боя в огороде или саду. Не всегда, конечно, получалось, потому что отходить с захваченных позиций он не любил и не умел. Генералом потому не стал, что не хватало в нем способности к маневру. Вот, скажем, пчелы. Он проштудировал литературу, изучил, поспрашивал. Затем написал руководство, как следует по-настоящему управлять пчелами. Но пчелы этого руководства не читали, потому у них постоянно происходили конфликты. Изжаленный пчелами, он и в больнице лежал, а уж сколько роев переморил, не счесть. Овощи и яблони сначала ему подчинялись неохотно, но летать они не могли, умереть из протеста им живучесть не позволяла. Им-таки пришлось приспособиться к полковнику (опыты с пчелами он продолжал).

Так что ходил Петрович козырем.

Года так через три-четыре, когда он одержал победы – первые, над овощами и фруктами, – он призвал меня в городок, соблазняя стариной видов, овощами, яблоками. В отпуск я отправился к нему.

Встретились. Погуляли мы в саду с яблоньками, прошлись по огороду, где поротно и повзводно, как на параде, сидели редьки, черные и белые, морковь, клубника, выращиваемая отчего-то в бочках с просверленными отверстиями.

Жил он на даче одиноко, жена сидела в Москве с детьми, взрослыми, да требующими догляда.

Несколько дней, как водится, мы вспоминали войну. Он – начальственно, я – как подчиненный.

«Пей, ешь, отдыхай после дороги. А потом будь готов к осмотру городка. С фотоаппаратом!»

«Есть, товарищ полковник!» – отвечал я. Хотя к тому времени я закончил институт, на заводе дошел до должности, равной полковничьему званию. Но мне его обращение нравилось, оно напоминало время, тяжелое и страшное, а все же сросшееся с сердцем.

Оказалось, что мой отпуск, все 12 дней (неделю я хотел провести в Москве, побегать по театрам), у полковника уже был расписан по минутам. А чтобы не дай бог упустить чего, план был перепечатан на трофейной машинке «Адлер», но с русским косо припаянным шрифтом. Листок приклеен к кухонному шкафу рядом с календарем. И стоило войти в кухню (а мы в ней питались), как было видно, и какое сейчас число и что там в программе. Но я не протестовал, первая же наша рекогносцировка поразила меня. Этот маленький городок, видавший и татар, и Наполеона, и немцев, не только сам был красив, он стоял на сильно и красиво пересеченной местности.

Два оврага, две речки (как будто одной было мало на пять тысяч населения). Через них перекинуты бревенчатые мосты, ловко вписывающиеся в местность.

Фотограф во мне ликовал!

А овраги! Не сибирские, глинистые расщепы чуть ли не до центра Земли, нет, эти заовалены, вылизаны временем, как языком. Поросли они таким слоем дерна, его прошивали, уходя вглубь, такие корни лип, дубов, ясеней, кленов, что укреплять овраги не требовалось.

Да, о них у местного руководства голова могла не болеть. Вообще голове не от чего было болеть, так как единственное предприятие, большой молочный завод, при крайнем напряжении своих дымовых ресурсов не смогло бы испортить океан превосходного влажно-упругого воздуха.

Такого в Сибири не бывает. Им дышалось и легко, и емко, и мягко. Будто ешь кисель со сливками. Кстати, все молочное продавалось здесь изобильно и было до крайности свежо и вкусно.

В первый вечер ходили мы немного, только посматривали на просвечивающие сквозь деревья стены церквей. Меня больше заинтересовали местные собаки.

Более странной компании я не видел, пожалуй, со времен войны. К нам ведь присылали всяких собак. Для розыска мин отбирали легавых и овчарок. Раненых вывозили крупные собаки, в большинстве лайки. Брошенных населением во время бегства от фашистов было множество в частях, большей частью забавнейших дворняжек.

Но на зеленом берегу речки, среди домов, вольно и красиво поставленных, бродили шавки лилового и даже розового цвета. Целыми стаями они слонялись по городку, играли друг с другом, а некоторые грызлись, но беззлобно.