А тогда, переступив порог, я приблизил лицо к Шавейко и спросил ее в растерянности:
— Слушай, а как тебя зовут?
— Нина, — рассмеялась она.
И я улыбнулся:
— Нина, поздравляю тебя с днем рождения!
Трамвайная линия проходила по Кировскому проспекту и на площади Льва Толстого делала крутой поворот направо. Там трамвай замедлял свой ход. У этого поворота мы, школьники, его и поджидали. Он не ехал, а плыл по блестящим, стальным рельсам, дребезжа, заливисто звеня, тормозя, раскатываясь по прямой, вбирая в себя на остановке нетерпеливую и веселую толпу. А у какого-нибудь его окна обязательно сидела симпатичная девочка в красном или синем беретике, внимательно разглядывала все, что пробегало перед ее взглядом, и как бы не замечала нас, мальчишек. Но мы-то знали, что это обман, — самый большой интерес вызывали у нее мы, наша галдящая орава.
К трамвайному повороту мы отправлялись гурьбой после занятий в школе. Шли возбужденные, как на представление в цирк. Шли кататься «на колбасе», а говоря технически точно, на заднем буфере вагона. Мы испытывали чувство подкатывающей к горлу отваги, когда, подловив замедление движения, вскакивали на торчащий хвост трамвая, нащупывая подметкой стальные выпуклости, прижимаясь телом к холодному красному металлу, цепляясь пальцами растопыренных рук за узенькие пыльные карнизики трамвайных окон. Мы бросали жребий, кому проехаться первому. Счастливчик отдавал свой портфель товарищам и выходил на мостовую. Считалось шиком, когда тебя замечал милиционер и свистел вослед уходящему трамваю, а ты — хоть бы что! — катился и поплевывал по сторонам. Прохожие возмущались:
— Куда школа смотрит!
— Искалечит, а потом мать всю жизнь возись!
— В мирное время так себя не вели! — Последняя реплика исходила из уст суровой старушки «из бывших», для которой «мирной жизнью» называлась жизнь до империалистической войны. Сделав круг, смельчак спрыгивал, успев поймать любопытный взгляд девочки из окна трамвая, и попадал в шумную ватагу сверстников.
— А мент-то, мент рассвистался! — сообщал какой-нибудь подхалим из младшего класса.
— Да? А я и не слышал! — выдрючивался «колбасник» — так прозвали нас прохожие.
В блокадную зиму трамваи застыли на путях. Они покрывались снегом, заледенелые окна были в опушке инея. Красный цвет их поблек и превратился в грязно-розовый. Вскинутые дуги напоминали скорбные заломленные руки. Трамваи казались неуклюжими доисторическими животными, упавшими на колени и спрятавшими голову в сугроб. Может быть, такими были мамонты? Люди привыкли к остановившимся трамваям и, совершая дальние переходы по своим житейским нуждам, даже не поглядывали на них ввиду их полной бесполезности.
Но наступила весна, снег заискрился под солнцем, стал подтаивать, рыхлеть, растекаться мутными ручьями. И из-под снега начали проступать все явственнее облезлые туши трамваев. Скалывать с них лед было невозможно — попортили бы вагоны, покорежили. Вагоны под лучами солнца освободились от снежных заносов и льда и грелись на припеке, почти как люди, пережившие блокаду. А весной ремонтники вошли в их простуженные нутра и принялись что-то разбирать, прочищать, заменять... Когда трамваи заскрежетали по поржавевшим рельсам, люди замерли на панелях, провожая вагоны взглядами, полными надежды. Это было огромное и важное событие — город возвращался к жизни!
Нас из предвоенного класса осталось всего три человека: кто эвакуировался, кто... Однажды ко мне зашел одноклассник Костя.
— Пройдемся.
Мы медленно брели по Петроградской, тощие, с синевой под глазами, подставляя лицо ласковым лучам солнца. Ноги сами вынесли нас к площади Льва Толстого. Она была немноголюдной, высились баррикады из мешков с песком, руины домов отливали кровянистым отблеском кирпичной пыли.
Но трамвай шел. Вагоны словно постарели, сделались блеклыми, с бумажными крестами на стеклах, с обшарпанными ступеньками. Но трамвай шел... Мы стояли на тротуаре, опершись на тумбу, и разговаривали.
— Ты как?
— Коленки дрожат... — И мы оба с тоской посмотрели вослед трамваю. Трамваи уходили за поворот, один за другим, и ни в одном вагоне мы не приметили девочки с шаловливо прикрытым взглядом. Ехали сосредоточенные, молчаливые люди, и в руках у них были лопаты, лейки (значит, на огороды), противогазные сумки через плечо.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Закон и ты
Есть в истории человечества даты, память о которых сохранят и далекие потомки. Среди них — 12 апреля 1961 года, день, когда впервые человек отправился в космос
Рассказ