Д-р Роберт Лей был последним в хороводе партийных деятелей, которых мне довелось допрашивать.

Он влачил довольно одинокое существование среди репрезентантов этой германской «элиты», ибо по природе своей был нахрапист и назойлив, считался тупицей, но тупицей жестоким и осмотрительным.

В свое время он обучался наукам и выслужил докторский титул по химии; какое-то время оставался химиком, потом сделался лавочником – настолько нечистоплотным, что ему пришлось отсидеть полтора года в тюрьме.

Вокруг его личной жизни ходило много разговоров. Его первая жена покончила с собой; вторая жена терпела его, несмотря на то, что, без сомнения, как и весь немецкий народ, знала подробности его образа жизни, а этот образ жизни никак нельзя было назвать образцовым.

Лей был закоренелым пьяницей, и это обстоятельство он объяснял тем, что родился на Мозеле, где потребление хмельного «органически увязывалось» с общим укладом жизни.

В состоянии опьянения он был склонен к эксцессам, которые оборачивались либо жестокостью, либо скандалами. Однако и это «свойство» его натуры официально не возбранялось, поскольку он представлял собою идола мелкотравчатого бюргерства, которое, всегда кичась умением выпить и некоей мужественностью, то есть мужланством, утверждает таким образом свое стремление к узурпаторству.

Лей был среднего роста, коренаст, толст, с грубыми чертами лица и с водянистыми глазами. Он производил очень неаппетитное впечатление. Организация его речи никак не намекала на академическое звание; он пользовался простонародными изречениями, которые, по-видимому, должны были расположить к нему слушателя.

В его речи явственно слышались рейнский акцент и иногда очень заметная шепелявость, так что, слушая его, хотелось рассмеяться. Это не было обычное заикание, когда говорящий спотыкается о какой-то звук и оказывается с ним в штопоре, нет, у Лея застревало само слово, и он, пытаясь одолеть его три, а то и четыре раза, переходил на его синоним, который мог произносить уже без заикания, без запинок. Я вспоминаю, как однажды он пытался изъясниться;

«И тогда фю... И тогда фю... И тогда фю... И тогда Гитлер сказал...»

Со словом «фюрер» он никак не мог сладить, но вот с «Гитлером» он справился запросто!

Лей ведал Трудовым фронтом. До войны Трудовой фронт Германии устраивал – вначале на реквизированных, а затем на собственных пароходах – увеселительные прогулки во все части света. Первая такая прогулка, в которой Лей принял личное участие, была предпринята на Мадейру, и она была увеселительной в буквальном смысле этого слова. Для рядового немецкого бюргера это была практически первая возможность выбраться из тесных пределов Европы и предаться бражничанью, компанейским песнопениям и беспредельному разгулу в жарких тропических широтах земного шара.

Во всех предприятиях такого рода Лей был, что называется, «заводилой», и за это его прозвали «бешеной щукой». Из-за этой его слишком уж бурной деятельности, а также по той причине, что он отнюдь не чурался взяточничества, Лей был привлечен к судебной ответственности и признан виновным.

Лей добился аудиенции у Гитлера и заявил:

«Мой фюрер, я не святоша и не воздерженец. Я никогда не был ни тем, ни другим и никогда не стану. И если я не имею права быть таким, каков я есть, мне лучше отказаться от своих обязанностей».

Гитлер, по словам Лея, после такой тирады улыбнулся, похлопал его по плечу и сказал:

«Лей, оставайтесь таким, каков вы есть». – И не принял к сведению решения партийного суда.

Лей, честолюбие которого было несравненно выше, нежели его способности, старался урвать себе как можно больше власти и постоянно цапался с министрами, которые отвечали за использование рабочей силы и непосредственное производство. Людей, которые не устраивали его – как внутри, так и вне возглавляемой им организации, – Лей, если у него на это хватало власти, посылал в концентрационные лагеря или сразу же на эшафот. Число его жертв исчислялось тысячами. В беседе со мной он совершенно серьезно заявил: «Советую вам подумать, как поступить со мной дальше. Мне известно, что в Соединенных Штатах Америки, есть определенные трудности с рабочими, которые бастуют и тем самым замораживают производство. Полагаю, что в будущем вам не следовало бы отказываться от услуг человека с колоссальным опытом в деле организации рабочего потенциала. Я имею в виду себя. Я готов сотрудничать с американцами и отдать в их распоряжение весь свой опыт. Я даже не настаиваю на исполнении руководящих функций – я согласен работать под наблюдением вашего эксперта. Я хотел бы предупредить вас только в одном отношении: не убивайте меня слишком рано, потому что без меня вы никогда не будете в состоянии решить ваши проблемы». На это я смог ответить следующее: «Господин рейхслейтер, мне неизвестно, имеется ли в настоящее время интересующая вас вакансия, но если я об этом что-нибудь узнаю, я вас, естественно, уведомлю».

«Был бы вам за это весьма признателен», – ответил Лей. Адольф Гитлер был его идолом. Национал-социализм был его религией. Изо всех пленных, которых мне пришлось допрашивать, он был единственным, кто неприкрыто и безоговорочно поклонялся национал-социализму.

«Да, – говорил он, – я национал-социалист, а Адольф Гитлер – самый великий из людей, которых я встречал в жизни!»

Сам Гитлер относился к нему весьма благосклонно. Так как с течением времени ему все больше и больше мерещилось предательство и в каждом из ближайшего окружения он подозревал стремление совершить покушение на его жизнь, собачья преданность Лея была ему, вероятно, как бальзам на душу.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.