Коричневый паноптикум

Я ответил, что не могу в это поверить.

«И тем не менее это так, – отозвался Геринг. – Существует Золотой крест, который, насколько мне известно, вручался один-единственный раз полковнику по фамилии Рудель. А я этой награды так и не был удостоен!..»

Если у Гитлера была только одна маска, то у Геринга их было множество.

Сам Гитлер тоже был никудышным актером. Прежде всего он делал то, чего актеры должны остерегаться: он верил тему, что говорил, даже когда знал, что все это ложь. Иное дело Геринг: этот знал, когда он лжет, и пытался сделать так, чтобы ложь выглядела складно.

О том, как Геринг мог изобразить сценически тот или иной эпизод, которому он был свидетелем, говорит рассказанный им мне казус.

«Однажды, помню, это было совсем рано утром, – так начал свой рассказ Геринг, – меня вызвали к Гитлеру на его виллу, в Оберзальцберг. Я не ожидал для себя ничего худого и заявился у него в несколько игривом расположении духа. В гостиной я увидел целую кучу офицеров высшего командования, и все они как будто воды в рот набрали – молчали, уставившись глазами в расстеленный на полу ковер. На мое приветствие почти никто из них не ответил. Тогда я спросил, а что, собственно,- произошло, и тоже не получил никакого ответа. И только когда я настоятельно начал допытываться ответа, кто-то сказал мне сквозь зубы:

«Гесс улетел в Англию».

Мне показалось, что я ослышался, и я начал выспрашивать дальше, но мне понадобилось время, чтобы наконец уяснить, что к чему, то есть что Гесс улетел в Англию, и никто не знает, где он сейчас находится.

После этого я сказал:

«Но ведь этого не может быть!..»

И теперь была уже моя очередь плюхнуться в кресло и любоваться фестонами на ковре. Время от времени кто-нибудь из нас вскакивал со своего места и, надсадно выкрикнув: «Но ведь этого не может быть!..» – раза два-три пересекал гостиную из угла в угол, после чего снова плюхался в кресло и опускал глаза долу, на цветастый ковер, и молчал, потому что было ясно, что это было так, хотя этого никак не могло быть.

Гесс, – продолжал Геринг, – был, должен вам заметить, человеком настырным. Когда ему втемяшивалась в голову какая-нибудь идея, его уже ничто не могло удержать от задуманного, потому что время от времени ему начинало казаться, что он призван быть спасителем человечества, мессией, так сказать...

Наконец Гитлер обратился ко всем нам с вопросом:

«Как мы сообщим об этом немецкому народу?»

Геббельс, который тоже был здесь, выдвинул предложение – оно, видно, было у него наготове:

«Надо объявить, что Гесс действовал в состоянии помешательства и уж, во всяком случае, не по поручению правительства».

От такого предложения Гитлер пришел в бешенство и набросился на Геббельса:

«Если заместитель фюрера, второй человек в рейхе, действует в приступе помешательства, тогда что же немецкий народ должен думать обо всех остальных, обо всех вас?!»

После этого была предложена, наверное, добрая сотня вариантов – как бы все это «подать» немецкому народу в более или менее удобоваримом виде, но в конце концов все начали склоняться к предложению, сделанному Геббельсом, – мол, заместитель фюрера был давно подвержен душевной болезни, что в конечном итоге привело к кризису, в состоянии которого он и совершил этот поступок».

Приведенная выше история, рассказанная Герингом, была подана пластично, с красочными характеристиками всех участников этой сцены. Роль каждого была четко выписана, и мне даже показалось, что я пережил одну из сцен в трагикомедии «третьего рейха».