Гитлер, надо заметить, не особенно-то испытывал тягу к «умным разговорам». Послеобеденные чаепития Гитлера и вечера с приглашением приближенных и доверенных гостей были отмечены страшной скукой. Иногда фюрер вызывал Лея к себе. В этих случаях он уединялся с ним в кабинете и начинал знакомить его. Лея, – человека, к которому искусство никаким боком не пристало, – со своими архитектурными планами. При этих «свиданиях» Гитлер всякий раз сводил разговор к планам расширения города Линца, на который всегда смотрел как на выпестовавшую его юдоль и который – по прихотливому капризу фюрера – должен был сделаться самым прекрасным городом в мире. Гитлер знакомил Лея с местоположением зданий и прочих сооружений города, с тонкостями его архитектоники и величественностью планировки в ближайшем будущем. А Лей в это время стоял подле своего фюрера, хлопая глазами и не понимая ровным счетом ничего из его речей, но это отнюдь не мешало ему лопотать слова восхищения, ибо он-то знал, что его фюреру до этих планов было куда больше дела, чем до какой-то политики. При этом он глядел на фюрера своими водянистыми, навыкате, по-собачьи преданными глазами и в который раз – как он мне об этом говорил сам – давал ему обет вечной верности, ибо эти мгновения были для него незабываемыми.

Однако когда Лей попытался было уговорить меня разделить его восторги по поводу величия Гитлера, я напомнил о тех неисчислимых страданиях, которые Гитлер принес немецкому народу, о жертвах, принесенных в угоду его безумию, о той нетерпимости и своенравии, которые отличали политику руководимого им государства.

Лей отвечал так:

«Вы видите в национал-социализме только концлагеря. Чего вы не замечаете, так это того колоссального – «колоссально» было его любимым словцом, – колоссального органического роста, который обеспечивался народу и человечеству в пределах его государства».

После этого заявления моему терпению пришел конец.

«В чем же вы усматриваете суть «органического роста» вашего национал-социализма? – спросил я. – Национал-социализм был антисемитским, антидемократичным, антилиберальным, антимарксистским, антиинтеллектуальным, антихристианским. антинегритянским, антипольским, антирусским, антиазиатским – даром, что вы заключили союз с Японией, – он, ваш национал-социализм, был антипланетарен, если забыть о вашем вонючем мифе, прикрываясь которым вы «органически» убивали миллионы людей. Я не вижу у вас никакого стремления «роста» – куда бы я ни глянул, я вижу лишь стремление к уничтожению. А венцом уничтожения, которое вы сумели культивировать, является уничтожение немецкого народа».

Лей приготовился возражать, но я ему сказал:

«На сегодня с меня хватит. У меня нет больше желания говорить с вами. Можете быть свободны».

Лей поднялся с кресла и пошел прочь.

Перед началом Нюрнбергского процесса Лей повесился в туалете на полотенце.

Герман Вильгельм Геринг, рейхсмаршал... Геринг был первым и единственным рейхсмаршалом Германии, ибо до него такого звания не существовало вообще. Геринг сам попросил учредить это звание, потому что ему, видите ли, нужно было стоять на ступеньку выше всех военных.

Геринг возглавлял целый ряд ведомств. Он был президентом рейхстага, министром внутренних дел Пруссии и президентом Прусского государственного совета, министром воздушного транспорта и главнокомандующим военно-воздушными силами Германии – люфтваффе. Кроме того, он назначает себя Главным егерем и Главным лесничим империи, и в этом плане особенно преуспевает в том, что в урочище Шорфхайде, неподалеку от своей резиденции Каринхалль, держит стадо зубров.

Выпестовывая поголовье зубров, он хотел демонстративно показать, что не забыл о наследии древних германцев и по этой причине лелеет как флору, так и фауну, в среде которых обретались древние германские племена.

В урочище Шорфхайде он повелел установить камень с надписью следующего содержания:

ДРЕВНЕМУ ДИКОМУ ЗВЕРЮ, ОХОТА НА КОТОРОГО ОЗНАЧАЛА ДЛЯ ГЕРМАНЦЕВ ПРОБУ НА МУЖЕСТВО, ПОСТАВИЛ ЭТОТ КАМЕНЬ ГЛАВНЫЙ ЕГЕРМЕЙСТЕР ТРЕТЬЕЙ ИМПЕРИИ ГЕРМАН ВИЛЬГЕЛЬМ ГЕРИНГ...

То, что Геринг был неимоверно тщеславен, среди населения Германии было общеизвестно. Его патологическое стремление облачаться в самые немыслимые костюмы и украшать свою грудь орденскими побрякушками было предметом многих шуток, которые в общем-то носили добродушный характер. Обыватель обожал Геринга. По поводу его манеры вести себя игриво и свойственных его характеру «мелких слабостей» ходило много анекдотов, в которых не было зла.

Говорят, что Геринг коллекционировал анекдоты о себе и тому, кто приносил ему новый анекдот, платил пять марок. По тем временам это были немалые деньги. Правда, вскоре он перестал это делать – это случилось после того, как он женился на весьма посредственной, но зато весьма модной актрисе Эмми Зоннеман: анекдоты, в которых шла речь о свадьбе Геринга и о его первой брачной ночи, пришлись ему не очень по душе. А когда Герингу было не до смеха, можно было очень легко схлопотать себе «путевку» в концлагерь.

В Мондорфе Геринг щеголял в светло-голубом мундире, брюки были украшены лампасами из золоченой парчи, а на погонах поблескивали отлитые из червонного золота рейхсмаршальские знаки отличия. Мне, во всяком случае, кажется, что это было червонное золото, потому что какой-нибудь менее благородный металл Геринга никак бы не устроил. Ему приходилось обходиться без орденов – на них администрацией Мондорфа был наложен запрет. Иногда он облачался в мундир нежного, пастельного оттенка, цвета беж; брюки, естественно, тоже были с золочеными лампасами.

Когда Геринг, спускаясь по парадной лестнице отеля, выходил на прогулку, он делал это с помпезной торжественностью. Любого, кто бы ему при этом ни встретился – будь то немец или американец, – он одаривал улыбкой и снисходительно кивал в знак приветствия головой.

Один из полицейских, увидев парадный выход Геринга, смерил его с головы до ног изумленным взглядом и спросил:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.